Людовик IX Святой

ле Гофф Жак

Как в «Житии», так и в «Хронике», Гийом обнаруживает большой интерес к Востоку — тому основному измерению, о котором не следует забывать, когда речь идет о жизни и делах Людовика Святого. Именно на Востоке Гийом отыскал антидоброго короля, анти-Людовика Святого. Это не мусульманский, сарацинский или турецкий, султан, а Старец Горы, лидер одной экстремистской шиитской секты — ассасинов [588] , с которым Людовик Святой общался в Святой земле. Этот «очень плохой и очень злой» человек, внимавший дьяволу, исправляется после божественного вмешательства [589] . Хотел ли Гийом де Сен-Патю таким образом оправдать дипломатические отношения Людовика Святого с правителями неверных? Если такова была его интенция, то он и в этом подобен монахам нищенствующих орденов, привилегированным посредникам короля на Востоке. Историописание как нищенствующих орденов, так и Сен-Дени, делает особый упор на восточной политике Людовика.

588

Ассасины — религиозно-политическое объединение, история которого представляется (она недостаточно изучена) следующей. После гибели четвертого халифа, двоюродного брата

и зятя пророка Мухаммеда, Али, его сторонники (араб, «шия Али», то есть «партия Али») — шииты — выделились в отдельное течение в исламе, приверженцы которого считали, что халифом может быть только член рода Пророка, ибо лишь в этом роду существует особая мистическая благодать, передающаяся по наследству и обеспечивающая истинное понимание Корана и правильное управление общиной правоверных. Потомки Али (на деле не всегда подлинные) — имамы — и обладали этой благодатью. Около 760 г. шестой имам Джафар ибн Садик лишил права наследования имамата своего старшего сына Исмаила, который вскоре после этого исчез при неясных обстоятельствах. Его сторонники — исмаилиты — объявили, что он скрывается до конца времен, а пока что его дух воплощается в каждом имаме. Один из миссионеров (дай) исмаилитов, Хасан ибн Саббах, иранец, проповедовавший в Египте, захватил в 1090 г. замок Аламут в Азербайджане и основал особый орден-секту, где практиковалось ритуальное употребление наркотиков (слово «ассасин» — это искаженное «хашшишин», которое означает «употребляющий гашиш») и, главное, утверждалось полное и беспрекословное подчинение членов этой секты ее руководителю, причем никакие действия, совершенные без приказа руководителя, не могут быть благими, и никакие, предпринятые по его повелению, — дурными, но, наоборот, лишь свершение последних ведет в рай. Трудно сказать, с какого времени (скорее всего еще при Хасане ибн Саббахе) началась практика тайных убийств (современное французское слово «assasin» и значит «убийца») политических противников правителей Аламута специальными исполнителями — фидаями (отсюда совр. «федаин», то есть исламский партизан). Преемник Хасана объявил себя имамом. Этот орден просуществовал до 1256 г., когда, вскоре после смерти имама Аллах ад-Дина (Алладина) монголы разрушили Аламут. Наиболее известна ветвь ассасинов (именно она имеется здесь в виду) в Сирии, куда они проникли в 1126 г. В 1141 г. (по другим данным в 1163 г.) сирийский наместник аламутского имама Рашид ад-Дин Синан захватил горную крепость Масияф и объявил себя имамом. Его (и его преемников) и называли Старцем Горы. Его фидаи наводили ужас и на крестоносцев, и на Саладина, который совершил незадолго до 1187 г. поход на Масияф. Взять крепость ему не удалось, но Синан все же гарантировал султану Саладину неприкосновенность. Сирийские ассасины были уничтожены египетским султаном около 1260 г. Остатки секты исмаилитов продолжают существовать доныне (хотя и без практики наркотиков и убийств), в том числе в Горном Таджикистане (Бадахшане).

589

Пересказ этого эпизода см. с. 415–419 насг. изд. Б. Льюис (Lewis В. Les Assassins: Terrorisme et politique dans l’Islam medieval.: Bruxelles, 1984), давая понять, что документального подтверждения этому нет, все же утверждает, что Людовик Святой во время пребывания в Святой земле вступал в контакты с ассасинами (Р. 163 sq.). В 1175 году посланник Фридриха Барбароссы дает такую этимологию: Heyssessini, — «владыка горы» (Ibid. Р. 37).

Глава четвертая

Король примеров (exempla)

Неполное свидетельство примеров. — Истории Реймсского Менестреля.

Тринадцатое столетие, когда история еще не выделилась ни как форма человеческого времени, ни как литературный жанр, а как научная дисциплина — и того меньше, склонно к историям и анекдотам [590] . Похоже, что оно жаждало и назидания. Церкви было об этом известно, и потому она уделяла большое внимание дидактике. Своих главных педагогов — проповедников — она обеспечивала анекдотами. Небольшие поучительные истории, которые проповедники включали в свои проповеди, это и есть примеры.

590

В XIX веке ученый А. Лекуа де ла Марш озаглавил сборник собранных им средневековых примеров «Исторические анекдоты».

Средневековый пример — это «короткий рассказ, преподнесенный как достоверный и предназначенный для включения в дискурс (обычно в проповедь), чтобы убедить аудиторию посредством спасительного нравоучения» [591] . Одна из задач этого рассказа — привлечь внимание слушателей своей занимательностью или необычайностью, — это риторический прием, назидательная история. Поскольку нравоучения примеров были направлены на спасение души слушателя, то средневековый пример вполне можно назвать «эсхатологической забавой» [592] .

591

Bremond Cl. Le Goff J., Schmitt J.-Cl. L’«Exemplum». Tumhout, 1982; Welter J.-Th. L’Exemplum dans la litterature religieuse et didactique du Moyen Age. Toulouse, 1927;

Berlioz J., Polo de Beaulieu M.-A. Les Exempla medievaux: Introduction a la recherche, с приложением: Tubach F. C. Index exemplorum. Carcassonne, 1992; Delcorno C. Nuovi studi sull’ «exemplum». Rassegna // Lettere italiane. 1994. P. 459–497.

Осенью 1994 года в Сен-Клу под руководством М. Броссара, Ж. Берлиоза и М. А. Поло де Болье состоялся коллоквиум на тему «Средневековые примеры: новые перспективы».

592

Bremond Cl. Le Goff J., Schmitt J.-Cl. L’«Exemplum»… P. 37.

Пример вносит в проповедь реалистический и занимательный характер повествования, порывающего с манерой изложения, свойственной проповеди, и, вероятно, устанавливает незримое взаимодействие проповедника и его аудитории. Но не следует заблуждаться: будучи не инородным телом, не изолированной частью проповеди, пример связан со всеми прочими аргументами,

и, врываясь в них, чтобы тут же отступить, он усиливает идеологическую функцию проповеди, слова авторитета [593] .

593

Ibid. P. 164.

Нередко близкий к народной сказке, одному из его источников или форм воплощения, пример тоже выводит какого-нибудь героя, которым может быть, как в басне, и животное. Античный пример нередко черпал свою привлекательную силу в том, что предметом истории часто был как раз герой, являвший собою живой пример, а слова и действия героя служили назиданием. Унаследовав пример вместе с другими формами античной культуры, христиане были не прочь связать его с великими христианскими моделями Священной истории, с Иисусом, моделью par excellence, с Девой Марией, с персонажами Ветхого Завета. Средневековье не сохранило такой тип примера, разделив литературу примеров и Священную историю и исключив коронованных особ и библейских героев из этих небольших историй.

Естественно, средневековый пример не был расположен к тому, чтобы включать в себя исторические лица. Прежде всего, обращаясь ко всем христианам, он предпочитал выводить на сцену «обычного» человека, заурядного по его делам и поступкам, и сборники примеров вполне можно было бы назвать «библией повседневности». Далее, поскольку пример имел тенденцию объективировать анекдот, то есть лишать героя его статуса субъекта, превращая его в объект, в простое орудие нравоучения, передаваемого с помощью рассказа, то само это нравоучение становилось субъектом истории. Исторический персонаж в средневековом примере — часто не больше чем подставное лицо, неразрывно связанное с «идеологической функцией проповеди» и поглощенное тем, чему он служит.

Впрочем, поскольку жития святых и великих людей, как правило, сочиняются как серии поучительных анекдотов и, за редкими исключениями, чудес (но чудеса разительно отличаются от примеров, образуя совершенно особый жанр), то собиратель примеров или проповедник порою не могли удержаться и переводили фрагмент жития (vita) в статус примера. И сделать это было еще соблазнительнее, если героем жития выступало известное лицо. И тогда примеру обычно выводивший на сцену анонимного, безликого христианина, превращался в героический или личный пример. Его можно было бы даже назвать «биографическим» примером: он вышел из жития, и «его структура была изначально структурой жития» у но анекдот в этом случае был заимствован из биографии исторического персонажа [594] .

594

Polo de Beaulieu М.-А. L’anecdote biographique dans les exempla medievaux» // Sources: Travaux historiques. 1985. Nq 3–4. P. 13–22.

Добавим, что пример чаще всего использует отрицательные примеры, дабы отвратить христианина от греха, и потому представленные в них исторические персонажи — это злодеи. Излюбленными героями примеров стали короли-злодеи, Теодорих или Карл Мартелл (приравненный к королю), преследовавшие католиков и Церковь и, по устной традиции, попавшие в ад. В то же время в XIII веке французские короли порой становились героями анекдотов, передававшихся из уст в уста, и изредка попадали в сборники примеров. И кажется, первым их героем стал не кто иной, как давший повод для кривотолков король Филипп Август [595] .

595

Le Goff J. Philipp Auguste dans les exempla… P. 145–154.

Если Людовик Святой по своим добродетелям и благодаря распространенным назидательным анекдотам о нем потенциально годился для примеров то, как это ни парадоксально, по причине самой своей святости, о которой сначала догадывались и которую впоследствии официально провозгласили, оказался неподходящим героем для примеров. Почитавшийся святым, он не вел достойный осуждения образ жизни и не мог служить негативным образцом для «примера». Став святым, он исчез из этого жанра, заняв место в житиях и чудесах.

Неполное свидетельство примеров

И все же нам известны примеры, героем которых выступает Людовик Святой. Их не так много, если исключить те анекдоты, в которых на него ссылаются для датировки какой-либо истории «во времена короля Людовика» и для придания ей большей достоверности. Но в целом они проливают свет и на образ Людовика Святого, и на процесс его меморизации.

Вот два примера из трактата, созданного для проповедников доминиканцем Этьеном де Бурбоном, жизнь и деятельность которого после учебы в Париже прошла в монастыре проповедников в Лионе: трактат был написан им незадолго до смерти, где-то между 1250 и 1261 годами [596] . Он умер раньше Людовика Святого и свидетельствует о быстром превращении бытовавших анекдотов в примеры еще при жизни короля. Первый в этом сочинении, посвященном Дарам Духа Святого, является иллюстрацией «третьего заголовка» пятой части, о даре здравого суждения (donum consilii). Речь идет о силе (de fortitudine), которая поддерживает дар здравомыслия (consilium), помогающего человеку избрать обеспечивающие спасение души добродетели. Среди средств, укрепляющих эту силу, — милостыня, приносимая из любви к Богу (elemosina data pro Deo). Вот «положительный» пример, героем которого выступает юный Людовик Святой.

596

Сведения об Этьене де Бурбоне можно найти в предисловии к изданию: Berlioz J. Tractatus de diversis materiis praedicabilibus…