Людовик IX Святой
Шрифт:
Гийом де Сен-Патю заботливо привел в порядок сведения, почерпнутые им из канонизационного досье [542] . «Житие» начинается и заканчивается тремя вполне биографическими главами. Первые две рассказывают о детстве и юности святого, впрочем без особых деталей, при этом часто упоминается мать (Людовик и Бланка просто неразлучны) и его прекрасное воспитание. Последняя повествует о его смерти и поддерживает версию, согласно которой в уста умирающего короля были вложены слова: «О, Иерусалим! О, Иерусалим!»
542
План его сочинения, занимающего 155 страниц, содержится в издании Делаборда (P. XXIX — ХХХII). Вот названия двадцати одной главы по рукописи, автором которых, вероятно, является Гийом: «Первая глава — о во младенчестве святом пропитании; вторая — о чудесном обращении при его возрастании; третья — о его вере неколебимой; четвертая — о его надежде неугасимой; пятая — о его любви пылкой; шестая — о его благочестии пламенном; седьмая — о Священного Писания изучении; восьмая — о благоговейном Богу поклонении; девятая — о любви к ближним неугасимой; десятая — о сострадании к ним неутомимом; одиннадцатая — о делах его милосердных; двенадцатая —
Восемнадцать глав повествуют о том, что Людовик Святой был носителем трех религиозных добродетелей (вера, надежда, любовь к ближнему, или просто любовь), о тройственной форме его благочестия (набожность, изучение Писания, молитва), о двух видах отношений к ближнему (любовь и сострадание) и о практике совершать дела милосердия (жалость), о пяти главных добродетелях в его поведении (смирение, терпение, покаяние, «прелесть помыслов», воздержание) и о трех еще более значительных добродетелях короля (справедливость, честность, великодушие) и о самой неизменной черте его характера — его безмерном постоянстве.
Итак, основное место в сочинении, называемом агиографами житием святого, принадлежит привычным актам благочестия и добродетелям. Такая концепция жития, по сути литературного жанра, весьма далека от нашей концепции биографии. События жизни святого не развиваются в хронологической последовательности. В каждой главе агиограф приводит детали присущего святому поведения, но гораздо реже рассказывает анекдот, иллюстрирующий изложенное и служащий назиданию.
Так, в восьмой главе, где речь вновь заходит об обьгчае короля молиться, Гийом де Сен-Патю повествует:
… и, не говоря уже о прочих молитвах, святой король каждый вечер пятьдесят раз опускался на колени, потом выпрямлялся и снова вставал на колени, и каждый раз, преклоняя колени, он очень медленно произносил Аве Мария; и после этого он ничего не пил [543] , а сразу отходил ко сну [544] .
А вот еще один образец его поведения, местом действия которого является цистерцианское аббатство Шаалис:
И блаженный король с великим почтением относился к святым людям. И однажды, будучи в Шаалисе в церкви ордена цистерцианцев, что в диоцезе Сан-лис, он услышал, что тела покойных монахов омывают на таком-то камне, и поцеловал тот камень со словами: «О Боже! Сколько же святых людей было здесь омыто!» [545]
543
В высших слоях общества было принято перед отходом ко сну пить «вино на сон грядущий».
544
Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis… P. 54–55.
545
Ibid. P. 50.
Вполне понятно, что францисканец делает упор на особой любви, которую святой король испытывал к нищенствующим орденам. Он напоминает, что, когда бы король ни оказывался в городе, где были монастыри нищенствующих орденов, то раздавал милостыни и пищу братьям [546] . Его щедрость, с их точки зрения, проявлялась даже в Париже, где король часто бывал и где было немало братьев, так что она распространялась и на братьев второстепенных нищенствующих орденов, «которые ничем не владели».
546
Ibid. P. 83. В ч. III наст. изд. я даю детальное описание этих милостей.
К этому досье Людовика Святого, святого нищенствующих орденов [547] , следует добавить один документ, имеющий к нему самое прямое отношение. Речь идет об одной проповеди того же Гийома де Сен-Патю, написанной вслед за «Житием» и «Чудесами» Людовика Святого, то есть после 1303 года, и, во всяком случае, после утраты Vita approbatdy того самого резюме досье канонизации. После смерти в 1295 году королевы Маргариты, исповедником которой он был, Гийом стал исповедником ее дочери Бланки, вдовы инфанта Фердинанда Кастильского. Он занимал эту должность еще в 1314–1315 годах (Бланка умерла в 1323 году). Эта проповедь — панегирик Людовику Святому. Она вполне соответствует определению и практике жанра схоластической проповеди конца ХIII–XIV века. Этот текст показался «пошлым» даже такому образованному издателю, как А. Ф. Делаборд, кстати, тому самому, кто издал «Житие Людовика Святого» Гийома де Сен-Патю [548] . Он опубликовал только то, что назвал «историческими пассажами», между «началом и заключительной частью», что неизбежно создает неправильное, искаженное представление о проповеди Гийома де Сен-Патю в целом. Ведь Гийом не пытался удовлетворить любопытство людей XIX–XX веков, а сочинял агиографическую проповедь на тему. Тема эта, по законам той эпохи, была неизбежно заимствована из Библии и выбрана потому, что соответствовала задачам проповеди. А поскольку этой задачей было похвальное слово Людовику Святому, то и темой стал один стих из Первой книги Маккавейской (2: 17): Princeps clarissimus et magnus es («Ты вождь, ты славен и велик»). Тогда становится ясно, что труд проповедника должен был состоять в том, чтобы ввести Людовика Святого в русло схоластического развития этой темы, а не наоборот. Употребление по отношению к Людовику Святому таких эпитетов, как generosus, famosus, virtuosus («благородный, славный, добродетельный») повлекло за собой дробление на целый ряд схоластических категорий, применимых к добродетелям Людовика Святого и отражающих «достоинства его королевского превосходства», «искренности его нравственного поведения» и «высоты его нерушимого совершенства»,
547
В дальнейшем я покажу, какое влияние оказали нищенствующие ордены и их идеал на святость Людовика Святого.
548
Delaborde H.-F. Une oeuvre nouvelle de Guillaume de Saint-Pathus // Bibliotheque de l’Ecole des chartes. 1902. T. 63. P. 267–288.
Далее, каждое из этих качеств в свою очередь дробилось на другие, в зависимости от «авторитетов» (других библейских стихов) или «причин» (рациональных аргументов). Например, «достоинство королевского превосходства» распадалось на четыре добродетели: «сияние его мудрости» (подкрепляемое стихом из Книги Царств: «David sedens in cathedra sapientissimus princeps», «Давид, сидящий на троне, мудрейший государь»), «нежность его сострадания» (подкрепляемое стихом из Иезекииля «Servus meus David erit princeps in medio erram», «Раб Мой Давид будет князем среди них»), «сияние его воздержанности» и «усердие его благочестия», основанные не на авторитетах, а на доводах.
Вообще, эта проповедь — подлинное «Зерцало государей» в гомилетической форме. Гийом де Сен-Патю мысленно создал образец идеального государя и старательно приспосабливал «Житие» (то есть обычное проявление добродетелей) Людовика Святого к этой модели, а не наоборот [549] . Жанр проповеди в случае Людовика Святого смешивается с жанром «Зерцала государя», ибо «мемуаристы» ХIII века заинтересованы в том, чтобы сначала предложить нам модель идеального государя-христианина и только потом продемонстрировать, как жизнь Людовика Святого соответствует данной модели. В Людовике Святом им интересен не человек, а модель. И самая большая часть досье воспоминаний о Людовике Святом его современников образует структурированную совокупность текстов, отсылающих нас от одного к другому, поскольку они являются продуктами одних и тех же производителей памяти — клириков, и поскольку они создавались в одних и тех же центрах производства (аббатствах, монастырях) и создавались согласно законам жанров, каждый из которых был отголоском другого: «жития», «зерцала», «проповеди» и т. д. Таким образом, нас накрывает лавина памяти, несущая с собой образ Людовика Святого, в значительной мере стереотипный.
549
Я уделяю такое повышенное внимание проблеме литературных жанров, посредством которых клирики Средневековья создали память святых и выдающихся людей, достойных, по их мнению, такой памяти, и завещали ее нам, так как эти формы позволяют увидеть механизмы производства этой памяти.
События, переданные в анекдотах о жизни Людовика Святого, которые используются в проповеди, незначительны. Это эпизоды, уже встречавшиеся в «Житии» и «Чудесах». Всего четыре фрагмента проповеди не имеют аналогов в «Житии» [550] .
В первом, сведения которого Гийом получил от самой королевы Маргариты, Людовик Святой предстает в кругу семьи, рядом с женой и детьми; [551] во втором, также рассказанном Маргаритой, говорится о том, что королева накидывала одежду на плечи супруга, когда он вставал ночью для молитвы. В третьем сообщается, что Людовик Святой продолжал молиться после заутрени, и это время было равно по продолжительности самой службе. Четвертый фрагмент, содержащий описание бичей, которыми он себя стегал и предлагал бичевать себя другим, вообще-то не входит в «Житие» Гийома де Сен-Патю, но имеет соответствия в одном фрагменте «Жития» Жоффруа де Болье.
550
Delaborde H.-F. Une oeuvre nouvelle… P. 268.
551
Королева поведала исповеднику, что, приходя отдохнуть от дел в период полового воздержания, король, заставая жену и детей, из целомудрия старался не смотреть на королеву.
Гийом прилагает к Людовику Святому этимологию короля: гех а recte regendo («король потому, что правит по праву») и государя (princeps quiprimus capiat, «тот, кто берет первым»). Он «взял первым, ибо, по причине первородства (ratione primogeniture) он достиг достоинства королевского величества».
Данная проповедь и есть «Зерцало государей» применительно к Людовику Святому и французской монархии. Если проповедь по своей форме подчиняется схоластическим методам, то в своем содержании она им не подвержена. Нищенствующие монахи из королевского окружения не ведали о великих учителях нищенствующих орденов: Александре из Гэльса, святом Бонавентуре, святом Альберте Великом и святом Фоме Аквинском. Людовик Святой — святой благочестия нищенствующих орденов, а не их богословия. Людовик Святой — досхоластический святой [552] .
552
К этим трем нищенствующим монахам, законным наследникам памяти Людовика Святого, можно отнести и доминиканца Томаса из Кантимпре, который вступил в монастырь проповедников в Лувене, вероятно, в 1232 году, а умер приблизительно тогда же, когда и Людовик Святой, около 1270–1272 годов. В своем «Bonum universale de apibus» («Всеобщее благо: На примере пчел»), написанном между 1256 и 1263 годами (с дополнениями), «своего рода трактате о практической нравственности в форме аллегорического рассуждения о пчелах», Томас не раз вспоминает своего современника короля Франции Людовика, чтобы на его примере проиллюстрировать ту или иную добродетель. Как правило, суровый по отношению к сеньорам и государям, он выражает свое восхищение Людовиком IX в таких словах: «Воздай царю небесному, воздай Христу, государю спасения, о Церковь; воздай особенно проповедникам и миноритам; радостно воздадим всеми благими делами Господу, пославшему в наше время такого короля, — короля, который крепко держит в руках свое королевство и в то же время подает всем пример мира, любви и смирения» (Thomas de Cantimpre. Bonum universale de apibus / Ed. G. Colvenere. Douai, 1617. P. 588–590).