Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
Разговаривать больше не о чем. Зои мямлит что-то благодарственное и кладет трубку. И безмолвно, расширенными глазами смотрит на нее.
Марк ни о чем не спрашивает. Просто обнимает ее голые плечи своей теплой рукой. Так они и сидят, нагишом, прижавшись друг к другу, на софе, под одеялом, от которого чуть припахивает сексом, в этом уютном доме с его запахами травки, сочно-зеленых растений, книг и кожи.
Лютер гонит по Колни-Хэтч-лейн, не сбавляя скорости на поворотах. Мэдсен колотится в окно, пытается кричать сквозь
Улицы становятся заметно тише и малолюдней. Лютер даже не притормаживает на светофорах.
Он сворачивает на Александра-роуд; здесь вообще тишина, если не считать урчания старого «вольво». По обе стороны улицы тянутся одноэтажки тридцатых годов из красного кирпича, функциональные и опрятные.
Но вот заканчиваются и они, и дорога упирается в тупик, если не считать грунтового ответвления, ведущего мимо унылого длинного забора с улицы в парк.
Лютер, резко тормознув, останавливает машину. Секунду-другую они с Мэдсеном сидят молча.
Наконец Лютер командует:
— Выходи.
— Не выйду.
Лютер смеется.
— Ты не посмеешь! — вскидывается Мэдсен.
Лютер выволакивает его из машины за шиворот. Мэдсен кричит, стонет, цепляется, умоляет. Голос у него срывается. Лютер прекрасно знает, что на помощь Мэдсену никто не придет, ведь в таких случаях по-другому и не бывает.
Он берет шею Мэдсена в локтевой зажим и плавно надавливает на сонную артерию. Долго ждать не приходится: ноги Мэдсена слабеют настолько, что вот-вот подогнутся. Лютер тащит его, полубесчувственного, в парк.
В небе самозабвенно красуется обнаженная белая луна, светило ночных охотников. Легкими дымчатыми тенями пробегают по ней облака, словно дым от пушки.
Через детскую площадку (красные качели, веселая карусель) Лютер протаскивает Мэдсена дальше, в темноту городского пустыря, границы которого обозначены беспризорной березой и тонкими рябинами.
В голове у Мэдсена проясняется. Он набирает в грудь побольше воздуха, готовый взреветь о помощи. Лютер швыряет его наземь и тащит.
На этом участке когда-то велись земляные работы, затем здесь образовалась свалка. В таком заброшенном виде он пребывает еще с шестьдесят третьего года. Пять лет назад Лютер выезжал сюда на место убийства проститутки по имени Дон Кэделл.
Через бледный подлесок он заволакивает Генри Мэдсена на кочковатый пятачок, обжитой настырными рододендронами, осенней сиренью и горцем японским.
В задумчивом лунном свете Лютер глухо шуршит листвой, доходящей до пояса.
Мэдсена он бросает себе под ноги и заталкивает в гущу набирающей силу поросли дубков и ясеня.
Под шепчущим лиственным пологом совсем тихо. Живым глазком проглядывает луна. Лишь усталое дыхание двух человек нарушает общий покой, да еще ночной ветер шелестит травой. А впрочем, и здесь различим вездесущий фон электрического света. И лабиринт тропок уже протоптан сквозь будущий лесок
Генри он тащит по самой заметной из них. Так они попадают на полянку. Белая луна льет свет на участок, заросший густой травой, оскверненный останками автомобилей — без колес, без окон, без стекол. Не кладбище, а костница из малолитражек, «жуков» и одного перевернутого почтового фургона — все это разбросано здесь, подобно оболочкам гигантских личинок.
А рядом с линией деревьев, уже наполовину увязнув в зарослях наперстянки, люпина и терновника, догнивает остов трейлера. Как раз туда Лютер и отправляет Генри мощным толчком. В ноздри бьет запах сырости и разложения. Здесь Лютер швыряет Генри на окружающую столик П-образную скамейку, привинченную к полу. Дерматиновая обивка давно расползлась, выставив неприглядное нутро: ноздреватый поролон, должно быть, кишит беспозвоночными.
И вот Лютер с Мэдсеном сидят в темноте и безмолвии. Мэдсен ежится от холода, скалясь по-обезьяньи.
Немного отдышавшись, Лютер задает вопрос:
— Так где она, Генри?
Чтобы малость согреться, Мэдсен сует руки между колен.
— А сколько времени?
— Одиннадцать тридцать две. Где она?
— Убив меня, ты никогда этого не узнаешь.
— Верно. Но и тебе перед смертью придется несладко, уж это я обещаю.
Долгая пауза.
— Полчаса, — произносит Мэдсен. — Вытерпишь?
— Нет. А ты?
Мэдсен нервно смеется.
Лютер поднимает голову, вглядывается в его лицо сквозь плотную тьму. Попахивает лиственным гумусом, гнилой фанерой, в прах истлевшей резиной.
Мэдсен подается вперед.
— Можешь меня мутузить как и сколько вздумается, — со злорадством выдыхает он. — А потом тебе за это пожизненный срок мотать. А я все равно ничего не скажу. — Голос уже не дрожит: чувствуется, что к этому человеку возвращается его прежнее самообладание и чувство превосходства. — Хотя все-таки скажу кое-что: ты, по крайней мере, будешь знать, что на тот свет она ушла девственницей.
Они дышат одним нечистым воздухом.
— Сколько сейчас времени? — прерывает тишину Мэдсен.
— Одиннадцать тридцать восемь.
— Ага. Ну что, еще двадцать минут с небольшим.
Лютер подрагивает от холода.
— Если б ты хотел меня прикончить, — говорит Мэдсен, — идеальным местом для этого был бы мамашин дом. Кто бы знал, может, ты убил меня с целью самообороны? А вообще я вот что думаю. Тебе больше всего на свете хочется вызволить малышку Мию, ведь так?
— Так, — отвечает Лютер.
— Значит, из всего этого должен быть выход, так? То есть мне каким-то образом надо получить то, чего хочу я, а тебе то, чего хочешь ты.
По прогнившему остову трейлера вкрадчиво шуршат крысы. Противные голые хвосты волочатся среди волдырей ржавчины.
— Нет, не годится, — помолчав, произносит Лютер. — Если я отпущу тебя, а ты мне солгал, то на руках у меня ничего не останется. А ты лжец, Генри. В этом твоя проблема. Ты лжец.