Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
— Прошу прощения за то, что сразу беру, так сказать, быка за рога, — говорит он. — На мой взгляд, время сейчас работает не на нас, так что…
Мэгги Рейли поощряет его улыбкой:
— Задавайте ваши вопросы.
— Наша первоочередная просьба, — говорит Лютер, — не давать больше этому человеку эфирного времени.
— Вы это серьезно? — поднимает брови Хиллмен. — Чем же мы, по-вашему, мотивируем этот шаг?
— Может быть, тем, что он не тот, за кого себя выдает?
— Вы этого пока не знаете. Во всяком случае, знаете не больше, чем мы, — если
Лютер с невнятным пожатием плеч перекладывает визитки из кармана в бумажник.
— Я не собираюсь обсуждать с вами нюансы следствия, мистер Хиллмен. Вам придется довольствоваться моими словами.
— Если бы вы знали, кто он, — гнет свою линию Дэнни Хиллмен, — вы бы уже огласили его имя прессе.
— Думайте на этот счет, что хотите. Но тогда я смогу гарантировать вам лишь одно: если вы продолжите сотрудничество с этим человеком, живым этого ребенка никто уже не увидит. Люди вроде Пита Блэка контактируют со СМИ ровно настолько, насколько это соответствует их преступным замыслам.
— А что, если мы на вас сошлемся? — с ядовитенькой улыбкой спрашивает Мэгги. — «Старший следователь настоятельно просит „Лондон ток Эф-эм“ не содействовать розыску малышки Эммы»?
Видя явное раздражение Лютера, в разговор снова вступает Хиллмен:
— Послушайте, — говорит он. — Этим материалом очень сильно заинтересовалась общественность. Никаким юристам с этим интересом не справиться: мы их обошли. Все ждут, что будет дальше. И если вы попытаетесь нас заткнуть, мы об этом раструбим в эфире и вообще раздуем из этого историю. А когда обнаружится, что наше стремление спасти жизнь ребенка пыталась остановить полиция, знаете, какой шум поднимется?
Лютер неторопливо откидывается на спинку кресла.
— Я имею право применить уведомление «D».
Он имеет в виду официальное указание о неразглашении определенных тем и вопросов для органов печати, радио- и телекомпаний.
Однако Хиллмен воистину непотопляем:
— Мы не разглашаем никакой информации, имеющей отношение к национальной безопасности.
Лютер делает очередной выпад:
— И каковы же у вас теперь рейтинги? — спрашивает он. — Наверное, до небес? Звонит убийца, ах! Вы щебечете об этом в Twitter, выкладываете на Facebook. Новость расползается с неумолимостью пандемии. Этот замешанный на кровушке интерес вы подогреваете тем, что транслируете звонок преступника как главную новость каждые… сколько — пятнадцать минут? «Киллер звонит на „Лондон ток Эф-эм“»! Историю подхватывают и раскручивают прочие новостные придатки. Все разрастается, как шляпка атомного гриба. В считаные часы вы уже оказываетесь на пике самой высокой новостной волны во всей стране. Что делает вас, вашу радиостанцию, самой крутой в Британии. Мы сейчас видели вам подобных там, внизу. Гиены.
— Безусловно, это вполне коммерческая операция, — не моргнув глазом, отвечает Хиллмен. — Но хотите — верьте, хотите — нет, в глубине души мы и в самом деле печемся об интересах наших слушателей. И нашего города. Не говоря уже
— Звать ее не Эмма. Имени у нее еще нет. Ее родители погибли до того, как она появилась на свет.
— Теперь у нее есть имя, — парирует Мэгги. — К добру или к худу.
— Ну ладно, — со степенным добродушием вмешивается Хиллмен. — Давайте-ка мы все успокоимся.
Он встает, подходит к окну; озирает вечерний Лондон, с высоты кажущийся не вполне реальным. Обернувшись к сидящим, поясницей опирается о подоконник.
— Собираясь сюда, вы не сомневались, что от этой темы мы не откажемся, — говорит он. — Решили попытать шанс, хотя и знали, что ничего у вас не выйдет. Тогда чего же вы действительно от нас хотите?
Лютер помалкивает, поэтому ответ дает Хоуи:
— Мы просим помочь нам поймать его.
Секретарша вносит кофе. Она почти благоговейно ставит поднос с чашечками на стол, после чего упархивает с невесомой грацией. С ее уходом напряжение в зале заметно спадает.
Успешно отстояв корпоративные принципы, Хиллмен становится сговорчивей и без пререканий соглашается тайно разместить на объекте полицейское наблюдение и группу для сбора информации. Уславливаются, что полицейские прибывают в штатском и отслеживают все поступающие на радиостанцию звонки. (Надзору подлежит и прилегающая территория — на случай, если Пит Блэк появится собственной персоной, — но в этот нюанс, считает Лютер, Хиллмена посвящать необязательно.)
Встреча завершается в сравнительно теплой атмосфере. Детективы одеваются, собираясь уходить, но Лютер вдруг останавливается в дверях.
— А, вот еще что, — как бы вспоминает он.
— Что именно? — с готовностью спрашивает Хиллмен.
Но Лютер обращается к Мэгги.
— Журналистов по миру тьма-тьмущая, — говорит он. — Отчего вдруг он обратился именно к вам?
— Не могу взять в толк, — отвечает она. — Видимо, он регулярно слушает мою рубрику. Когда вы все время в эфире, людям свойственно думать, что у них с вами существует некая потаенная связь. Как-то так. Похоже, он доверяет мне.
— Но он хорошо сориентирован в ваших темах. — Лютер смотрит в свои записи. — Вот что вспомнил даже: Эдриана Йорка.
— А-а, — с улыбкой припоминает Мэгги. — Тысяча девятьсот девяносто пятый. Мой annus mirabilis — судьбоносный год. Это был единственный и неповторимый репортаж для «Ньюс найт». Незабываемые впечатления… Можно сказать, начало славы.
— Славы?
— Да, я была выдвинута на номинацию. На приз Маргарет Уэйкли за вклад в освещение женских вопросов в тележурналистике.
— Вы его выиграли?
Улыбка Мэгги становится еще шире.
— Мне не хватило полшага до победы.
— Прошу прощения, — говорит Лютер. — Не хочу показаться бестактным, но это имя — Эдриан Йорк… Что-то оно мне ни о чем не говорит.
— А в свое время шумело, — говорит она. — Дело было действительно вопиющим. Когда о нем вспоминаю, до сих пор зло берет.
Лютер и Хоуи, не снимая пальто, усаживаются и дают Мэгги возможность высказаться.