М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
приезжающих. Виды здешние не отдалены и граничат
взор соседними горами; но зато сколько жизни и све
жести в природе. Как нежна, усладительна для глаз эта
густая зелень, которою, как зеленым бархатом, покры
ты горы.
На половине пути лежит немецкая колония, назы
ваемая Шотландкой; она крестообразно пересечена
двумя улицами; на самой середине, под навесом, стоит
пушка и боевой ящик, так что если бы вздумалось за
глянуть сюда черкесам, как
по всем направлениям можно их засыпать картечью.
В колонии вы найдете дешевый и вкусный обед.
Армяне господствуют в Пятигорске; вся внутренняя
торговля в их руках: армянин и в лавках, и в гостинице,
и в мастерских. Но главное их занятие — серебряные
изделия с чернью, как-то: обделка седел, палок, тру
бок, колец, наперстков и пр.; все это чрезвычайно
дорого и вовсе не изящно; но раскупается с большой
жадностью; каждый посетитель как бы обязан вы
везти что-нибудь на память с надписью: «Кавказ,
такого-то года».
Есть несколько хороших лавок персидских с ковра
ми и азиатскими материями.
Жизненные припасы дешевы до крайности; их по
ставляют колонисты и мирные черкесы из соседних
аулов.
75 июля.Лермонтова уже нет, вчера оплакивали мы
смерть его. Грустно было видеть печальную церемонию,
еще грустней вспомнить: какой ничтожный случай от
нял у друзей веселого друга, у нас — лучшего поэта. Вот
подробности несчастного происшествия.
«Язык наш — враг наш». Лермонтов был остер,
и остер иногда до едкости; насмешки, колкости, эпи
граммы не щадили никого, ни даже самых близких ему;
увлеченный игрою слов или сатирическою мыслию, он
не рассуждал о последствиях: так было и теперь.
441
Пятнадцатого числа утро провел он в небольшом
дамском обществе (у Верзилиных) вместе с приятелем
своим и товарищем по гвардии Мартыновым,который
только что окончил службу в одном из линейных полков
и, уже получивши отставку, не оставлял ни костюма
черкесского, присвоенного линейцам, ни духа лихого
джигитаи тем казался действительно смешным. Лер
монтов любил его, как доброго малого,но часто забав
лялся его странностью; теперь же больше, нежели
когда. Дамам это нравилось, все смеялись, и никто
подозревать не мог таких ужасных последствий. Один
Мартынов молчал, казался равнодушным, но затаил
в душе тяжелую обиду.
«Оставь свои шутки — или я заставлю тебя мол
ч а т ь » , — были слова его, когда они возвращались домой.
Готовность
и через час-два новые враги стояли уже на склоне Ма-
шука с пистолетами в руках 4.
Первый выстрел принадлежал Лермонтову, как
вызванному; но он опустил пистолет и сказал против
нику: «Рука моя не поднимается, стреляй ты, если хо
чешь...»
Ожесточение не понимает великодушия: курок взве
ден — паф, и пал поэт бездыханен.
Секунданты не хотели или не сумели затушить
вражды (кн. Васильчиков и конногв. офицер Глебов);
но как бы то ни было, а Лермонтова уже нет, и новый
глубокий траур накинут на литературу русскую, если
не европейскую.
В продолжение двух дней теснились усердные по
клонники в комнате, где стоял гроб.
Семнадцатого числа, на закате солнца, совершено
погребение. Офицеры несли прах любимого ими това
рища до могилы, а слезы множества сопровождавших
выразили потерю общую, незаменимую.
Как недавно, увлеченные живою беседой, мы пере
носились в студенческие годы; вспоминали прошедшее,
разгадывали будущее... Он высказывал мне свои на
дежды скоро покинуть скучный юг и возвратиться
к удовольствиям севера; я не утаил надежд наших— ли
тературных,и прочитал на память одно из лучших его
произведений. Черные большие глаза его горели; он,
казалось, утешен был моим восторгом и в благодар
ность продекламировал несколько стихов, которые
и теперь еще звучат в памяти моей.
442
Вот они:
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды...
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят — все лучшие годы!
Любить... но кого же?.. на время — не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно...
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —
Такая пустая и глупая шутка...
Так провел я в последний раз незабвенные два часа
с незабвенным Лермонтовым.
А. С. ТРАСКИН
ИЗ ПИСЬМА К П. X. ГРАББЕ1