М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Сборник

нам шили в школьной швальне. <...>

Учебный курс продолжался в школе два года; сна­

чала поступали во второй класс, а потом переводили

в первый, откуда уже юнкера выпускались в офицеры.

Поступление мое в школу совпало с тем временем,

когда первого класса не было, за уходом юнкеров этого

160

класса в поход. Второй класс доканчивал курс и в мае

месяце должен был держать переходные экзамены.

Нам, новичкам, поступившим в

феврале, предоставлено

было право или присоединиться ко второму классу

и с ним держать экзамен для перехода в первый класс

(таких нашлось немного), или начать курс с начала

его, то есть с 1 августа (таких было большинство,

и я в том числе). Таким образом, хотя мы и ходили

до лагеря в классы, но ничем не занимались, да, в сущ­

ности, мало занимались и другие. Классы посвящались

обыкновенно разговорам, чтению книг, которые пря­

тались по приходе начальника, игре в орлянку на задней

скамейке и шалостям с учителем.

6 Лермонтов в восп. совр.

В. И. АННЕНКОВА

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Между адъютантами великого князя я часто встре­

чала Философова Алексея Илларионовича, Александра

Грёссера, Шипова, Бакунина — и решила найти среди

них, мужа для семнадцатилетней хорошенькой кузины

моего мужа, которую я вывожу на балы, спектакли

и концерты. Это Аннет Столыпина 1, дочь старой

тетушки Натальи Алексеевны Столыпиной. У этой ста­

рой тетушки есть сестра, еще более пожилая и слабая,

чем она, Елизавета Алексеевна Арсеньева. Это —

бабушка Михаила Лермонтова, знаменитого поэта,

которому в 1832 году было восемнадцать или девят­

надцать лет.

Он кончил учение в пансионе при Московском уни­

верситете и, к большому отчаянью бабушки, которая

его обожает и балует, упорно хочет стать военным

и поступил в кавалерийскую школу подпрапорщиков.

Однажды к нам приходит старая тетушка Арсеньева

вся в слезах. «Батюшка мой, Николай Николаевич! —

говорит она моему м у ж у . — Миша мой болен и лежит

в лазарете школы гвардейских подпрапорщиков!»

Этот избалованный Миша был предметом обожания

бедной бабушки, он последний и единственный отпрыск

многочисленной семьи, которую бедная старуха видит

угасающей постепенно. Она испытала несчастье поте­

рять всех своих детей одного за другим 2. Ее младшая

дочь мадам Лермонтова умерла последней в очень

молодых годах, оставив

единственного сына, который

потому-то и превратился в предмет всей нежности

и заботы бедной старушки. Она перенесла на него всю

материнскую любовь и привязанность, какие были у нее

к своим детям.

162

Мой муж обещал доброй почтенной тетушке немед­

ленно навестить больного юношу в госпитале школы

подпрапорщиков и поручить его заботам врача.

Корпус школы подпрапорщиков находился тогда

возле Синего моста; позднее его перевели в другое

место. А громадное здание, переделанное снизу довер­

ху, стало дворцом великой княгини Марии Николаевны.

Мы отправились туда в тот же день на санях.

В первый раз я увидела будущего великого поэта

Лермонтова.

Должна признаться, он мне совсем не понравился.

У него был злой и угрюмый вид, его небольшие черные

глаза сверкали мрачным огнем, взгляд был таким же

недобрым, как и улыбка. Он был мал ростом, коренаст

и некрасив, но не так изысканно и очаровательно некра­

сив, как Пушкин, а некрасив очень грубо и несколько

даже неблагородно.

Мы нашли его не прикованным к постели, а лежа­

щим на койке и покрытым солдатской шинелью. В таком

положении он рисовал и не соблаговолил при нашем

приближении подняться. Он был окружен молодыми

людьми, и думаю, ради этой публики он и был так мра­

чен по отношению к нам, пришедшим его навестить.

Мой муж обратился к нему со словами привета

и представил ему новую кузину. Он смерил меня с голо­

вы до ног уверенным и недоброжелательным взглядом.

Он был желчным и нервным и имел вид злого ребенка,

избалованного, наполненного собой, упрямого и непри­

ятного до последней степени.

Мы его больше не видели и совершенно потеряли

из виду, так как скоро покинули Петербург, а когда

мы туда вернулись, мы там его уже не нашли.

Я видела его еще только один раз в Москве, если

не ошибаюсь, в 1839 году; он уже написал своего «Героя

нашего времени», где в лице Печорина изобразил самого

себя 3.

На этот раз мы разговаривали довольно долго и тан­

цевали контрданс на балу у Базилевских (мадам Бази-

левская, рожденная Грёссер).

Он приехал с Кавказа и носил пехотную армейскую

форму. Выражение лица его не изменилось — тот же

мрачный взгляд, та же язвительная улыбка. Когда он,

небольшого роста и коренастый, танцевал, он напоми­

нал армейского офицера, как изображают его в «Горе