Мадам Гали - 3. Охота на «Сокола» (F-16)
Шрифт:
Наконец — продажа копии. Безопасность сделки я гарантирую. Ты согласна?
— Да, — решительно произнесла Гали. — Но, только поделимся справедливо — мои шестьдесят процентов, твои — сорок.
Когда суммы сделки обозначаются шестью нулями, Роже никогда не торговался.
Через три дня Роже позвонил.
— У меня есть кое-что интересное для тебя, дорогая. Не выпить ли нам кофе на набережной Анатоля Франса, потом заедем ко мне, идет?
В библиотеке Роже на столике эпохи позднего Ренессанса лежала стопка русских журналов
— Смотри сюда, дорогая, — и Роже раскрыл тот, что находился сверху. — Хроника придворных событий в фотографиях. Александра Федоровна, великие княжны Татьяна и Анастасия — красивые девочки. Стоп-стоп, а это что такое?! На снимке — крупным планом их величества император Николай II и императрица Александра Федоровна в просторной каюте на яхте «Стандарт». А в верхнем углу каюты, онемевшая от изумления Гали, увидела… свою икону. Боже, значит она каким-то необъяснимым образом, интуицией чувствовала, что в ее руках ценность, действительно принадлежавшая семье Романовых. Было от чего сойти с ума.
— Неплохо смотрится, верно, дорогая? — улыбнулся Роже.
— Где ты это нашел?!
— Напечатал, милая, — скромно ответил любовник.
— Но как?!
Гали отказывалась что-либо понимать.
— Ты не заметила, но страница с фотографиями искусно перепечатана и не менее искусно возвращена в журнал.
— А бумага?
— В старых типографиях всегда можно найти образчик любого сорта бумаги начала двадцатого века. Старить ее гораздо легче, чем холст.
— Печать, шрифты. Их тоже можно найти? — не унималась Гали.
— В принципе — да. Но в нашем случае — страничка как раз подлинная. Ее, правда, пришлось на время изъять, чтобы с помощью достижений науки и мастерства фотографа поместить на снимок маленькую деталь. Журнал станет убедительным доказательством не только подлинности иконы, но и ее принадлежности императорской фамилии. И это, дорогая, послужит гарантией, что покупатель иконы никогда не станет афишировать обладание такой реликвией.
— Почему же?
— Человек, которому я продам икону, вернее, копию — миллионер из Ливана, христианин и приверженец византийской церкви. Икона «прабабушки Ольги» нужна ему, как святыня. Никакие коллекционеры и «Сотбис» не увидят «наше сокровище».
— Допустим. Но для чего ты, дорогой, возился с «Нивой»?
— Умница. Когда ливанец заполучит икону, я покажу ему журнал, взятый на пару дней у старого друга. Это будет дополнительным подтверждением подлинности иконы.
— Ты гений, любимый, и заслуживаешь небольшого поощрения. Гали толкнула Роже на диван и не торопливо стала расстегивать брюки….
Сидя в московском такси Гали тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Сейчас она поедет к маме! Тем более, что в той новой, крохотной, (но отдельной!) квартирке, она еще ни разу не была.
Гали часто звонила в Москву. Голос матери отзывался в ее сердце щемящим чувством родного и близкого, но навсегда утраченного прошлого.
Ей вдруг захотелось оказаться в арбатских переулках, вдохнуть коктейль необыкновенных запахов детства…
Гали боялась признаться себе, что все то, от чего она с таким невероятным упорством пыталась убежать, сейчас магнитом тянет к себе. Она успокаивала себя: «Ведь у меня и мысли нет вернуться. Я просто хочу увидеть мать, сестру…»
Порывшись в записной книжке, Гали нашла новый мамин адрес. Далековато, конечно, от центра, к которому она привыкла. Что ж, и на том спасибо, что хоть дали отдельную квартиру. Так Комитет отблагодарил ее за участие в операции, о важности которой она могла только догадываться. Гали не могла знать, что в результате КГБ имел возможность читать французские шифртелеграммы практически во всех европейских столицах мира.
Гали тронула водителя за плечо:
— Вы знаете, я передумала. Едем не в «Националь», а в Новые Черемушки:
— Мне-то что. Деньги ваши.
Через полтора часа, заехав по дороге в «Березку» на Профсоюзной — Гали никогда не приходила к маме с пустыми руками, они добрались до Новых Черемушек. Среди безликих домов не так-то просто было отыскать нужный. Наконец Гали поднялась на четвертый этаж серой хрущевки, и нажала кнопку звонка рядом с обитой дерматином дверью.
Зашаркали торопливые шаги. Гали почувствовала, как сжалось сердце… Даже не стараясь унять дрожь в голосе, она крикнула:
— Мама, это я!
Дверь распахнулась, и Софья Григорьевна в нарядном шелковом халате всплеснула руками:
— Доченька! Бог ты мой, откуда ты? Даже не позвонила! Ну разве так можно?
— Мама, я… не успела…
Порывисто обнявшись, они замерли на пороге. Софья Григорьевна запричитала:
— Да ты проходи, проходи, что же мы тут, в дверях… Ой, а похудела-то как…
Гали осторожно ступила в прихожую. Все тут было маленькое, не новое, но очень уютное. Мама так мечтала о своей отдельной квартире. И вот теперь ее мечта сбылась.
Узенький коридорчик вывел в опрятную кухню. Тут все сияло чистотой. Новенькая плита, на которую Гали дала маме деньги — сверкала белоснежной поверхностью, словно на ней ни разу и не готовили.
Софья Григорьевна заметно волновалась, суетливо ставила чайник, доставала тарелки. Внимательным пристрастным взглядом, какой бывает только у матерей, она оглядывала взрослую дочку. Похудела, и впрямь похудела. Волосы острижены как-то по-новому, да и цвет уже другой. И вроде бы хорошо выглядит дочка, глаз не отвести, но что-то неспокойно ей. «Ох, Галочка, как-то у тебя жизнь складывается?» — с неясной тревогой думала мать.