Магический Театр
Шрифт:
личины, создаваемые для обмана, которые по существу давить не жалко, хоть они и
бранятся и угрожают расправами. Дубинка - это сила и средство преображения личин,
которое только силой, усилием делается.
Сани помчались домой. Опять проезжает Емеля по тому городу, где давеча помял,
подавил много народу, а там его уж дожидаются. Ухватили Емелю и тащат с возу,
ругают и бьют. Видит он, что плохо дело,
моему хотенью - ну-ка, дубинка, обломай им бока». Дубинка выскочила - давай колотить.
Народ кинулся прочь, а Емеля приехал домой и залез на печь.
Почему именно бока обломать а не поубивать, например? А просто бока – края -
наиболее явный символ формы, а убивать совсем личины не стоит, они зачем-то нужны. И
не простая это вещь, работа с личинами и образами, повторять её приходится,
пробиваться усилием, с боем - так велика вяжущая сила образов.
Долго ли, коротко ли - услышал царь об Емелиных проделках и посылает за ним
офицера: его найти и привезти во дворец.
Царь – хозяин, реальный властелин. Чем-то его заинтересовали Емелины проделки.
Он почему-то не велит заточить Емелю в острог, например, а посылает офицера привести
Емелю к нему. Здесь офицер - символ простой силы иерархического социального
подчинения-управления и, одновременно, его появление - первое испытание, поскольку
царь не намерен уничтожать Емелю, и Емеля царю зачем-то нужен. Зачем? Царю нужен
достойный преемник.
Приезжает офицер в ту деревню, входит в ту избу, где Емеля живет, и
спрашивает: - «Ты - дурак Емеля?» А он с печки: - «А тебе на что?» - «Одевайся скорее,
я повезу тебя к царю.» - «А мне неохота»… Рассердился офицер и ударил его по щеке. А
Емеля говорит потихоньку: - «По щучьему веленью, по моему хотенью - дубинка,
обломай ему бока»... Дубинка выскочила - и давай колотить офицера, насилу он ноги унес.
«Дурак» - это уже здесь что-то вроде звания или статуса, и, кстати Емеля здесь не
назвался – «я мол дурак», он сразу стал в корень смотреть. Дубинка как сила
трансформации личин, которые, в свою очередь, создаются для общественного -
иерархического употребления, и здесь помогла преодолеть теперь уже давление силы
общества в лице офицера. То есть, Емеля доказал свою самостоятельность и
независимость от мнения общества, независимость от общественного мышления. Показал
царю свою самость, - то, что его стоит учить дальше.
Царь удивился, что его офицер
набольшего вельможу: - «Привези ко мне во дворец дурака Емелю, а то голову с плеч
сниму». Накупил набольший вельможа изюму, черносливу, пряников, приехал в ту
деревню, вошел в ту избу и стал спрашивать у невесток, что любит Емеля.
94
– «Наш Емеля любит, когда его ласково попросят да красный кафтан посулят, - тогда он
все сделает, что ни попросишь».
Царь, как властитель, сразу почувствовал преемника (так сразу сообщили фигуры –
исполнители ролей), но порядок есть порядок – от простого к сложному и от малого к
большому, потому офицер и был первым, - заметим, что без войска, то есть символом
своеобразного посвящения.
Набольший вельможа означает силу уже совсем иного порядка. Это разум -
распорядитель, который планирует и обдумывает действия, организует события,
осмысливает и понимает причины и следствия и способен в них разобраться. Для него
важен результат, а не способ, и имеется большое разнообразие путей достижения цели.
Набольший вельможа дал Емеле изюму, черносливу, пряников и говорит: - «Емеля,
Емеля, что ты лежишь на печи? Поедем к царю». – «Мне и тут тепло»... – «Емеля,
Емеля, у царя тебя будут хорошо кормить-поить, - пожалуйста, поедем.» - «А мне
неохота»... – «Емеля, Емеля, царь тебе красный кафтан подарит, шапку и сапоги».
Емеля подумал-подумал: -« Ну ладно, ступай ты вперед, а я за тобой вслед буду».
Набольший вельможа понимает, что силой не возьмёшь, и сулит еду, кафтан шапку и
сапоги, то есть телесное и чувственное удовлетворение и удовлетворение тщеславия. Это
привлекло Емелю по природной склонности людей к удовольствию и по причине своей
новизны и неизведанности, и было очередной проверкой-испытанием. К тому же, Емеля
хорошо понимал к чему дело идёт.
Уехал вельможа, а Емеля полежал еще и говорит: - «По щучьему веленью, по моему
хотенью - ну-ка, печь, поезжай к царю»... Тут в избе углы затрещали, крыша
зашаталась, стена вылетела, и печь сама пошла по улице, по дороге, прямо к царю.
Почему на печи, не на санях, например и не с избой уж вместе? Здесь сложное
перемешивание смыслов получилось. Печь здесь выступает, как символ внутренней силы