Магистр бессильных слов

Краткое И

— Широкий кругозор? — усмехнулась магичка.

Втягиваться в обсуждение собственного кругозора Иштван не пожелал, и дальше ехали молча, размышляя каждый о своем.

После ужина магичка удалилась к себе составлять отчет для начальства, а Иштван к себе — маяться угрызениями совести по поводу отсутствия каких либо идей, а тем более активных действий, по поиску беглой принцессы.

Впрочем сегодня мысли его быстро переключились с Аннель на инцидент с мадам Сабоне. Проклятие на ней имелось, он убедился в этом лично, и никаких сомнений, что индуктором выступил именно граф. Но у вздорного и заносчивого аристократа при всех его неприятных чертах характера не могло быть ни малейших

шансов индуцировать что-то — он не являлся магом, не владел силой слов, не обладал соответствующими знаниями. И тем не менее силовой канал между ним и жертвой возник спонтанно в момент его сильного гнева. Если бы открытие канала гневом было его стабильной особенностью, то половина обслуги графа, и уж сам Иштван наверняка, уже ходили бы проклятыми. Значит, открытию канала способствовала уязвимость перципиента. Скорее всего, несчастная мадам Сабоне тайно влюблена в своего хозяина и потому так зависима от него.

Но вздорный маляр уязвимым перципиентом точно не был, как и увлеченный энтузиаст — смотритель ратуши Нантор Денеш, с которым Иштван любил поболтать за кружкой пива о средневековой архитектуре, никоим образом не был потенциальным индуктором. И догадки, которые замаячили за подтаявшей утешительной верой в простые совпадения, очень Иштвану не нравились. Все же придется встретиться с Денешом, понял он. Но это завтра, а на ближайшее время у него имелся план иной.

Когда стемнело, и в доме все окончательно затихло, Иштван, стараясь ступать так, чтобы не привлечь внимания даже любопытной и вездесущей Зефирки, спустился вниз. Здесь он выждал немного, замерев и прислушиваясь, чтобы убедиться, что действительно никого не разбудил и не потревожил, прокрался на кухню и, убаюкивая совесть заверениями, что завтра признается мадам Эпине в ночной краже на почве внезапного голода, прихватил в чулане кусок ветчины и вышел в сад.

Он сразу прошел в дальнюю его часть, пробрался сквозь кусты к ограде и уселся на нее так, чтобы ветки разросшейся черемухи немного скрывали его, а сам Иштван мог видеть переулок в оба конца.

Где искать в городе вчерашнего странного пса, он все равно не знал, так почему бы не начать с той точки, где они встретились. Было у него смутное ощущение, что пес забежал в этот проулок не просто так, а, следовательно, может вернуться.

Ночь, как и вчера, была лунной, и пустынный переулок, на который выходили заборы задних дворов и садиков, над которыми нависали цветущие кусты, выглядел живописно. В Иштване дрогнуло и завибрировало случайно задетой струной то, что раньше заставляло застывать и вслушиваться в одному ему доступное звучание складывающихся в аккуратное плетение слов, неслучайных и ненапрасных, наполненных силой и энергией, делающихся еще мощнее от использования в правильных местах и идеальных сочетаниях.

Последние годы он редко откликался на этот внутренний зов, когда-то бывший неодолимой потребностью, намеренно глушил его суетливой мелочностью обыденных дел и забот, терпел, притворяясь, что не знает ее причины, опустошающую тоску, остающуюся, когда струна стихала. Потому что знал, если и отзовется, результат будет острым разочарованием — все, что он мог сочинить теперь, было лишь бессильным суррогатом, аккуратные плетения и идеальные энергичные сочетания слов остались в прошлом и иногда тревожили его в снах.

Сегодня, благодаря праздности ожидания на заборе под черемухой или всей необычности событий последних дней, струна вдохновения звучала громче и требовательнее. Легко игнорировать ее не получалось, к тому же, сколько бы Иштван ни обманывал себя, что смирился, упрямая искорка надежды все еще безрассудно вспыхивала иногда, опаляя предвкушением невозможного чуда.

Он зажмурился и потряс головой, отгоняя наваждение. А когда снова открыл глаза, перед ним у ограды сидел вчерашний пес.

Неуклюже расставив широкие передние лапы и склонив на бок крупную башку с приоткрытой пастью и подвижными треугольными ушами, зверь рассматривал Иштвана поблескивающими в лунном свете желтыми глазами как будто с любопытством, слегка недоверчиво, но без злобы и явной агрессии.

Иштван осторожно шевельнулся, вытащил из кармана сверток с ветчиной. Матовые черные ноздри пса задрожали, он заинтересованно потянул носом, метелка пушистого хвоста заколотила по земле, взбивая пыль немощеного проулка. Иштван спрыгнул с ограды, медленно приблизился и положил ветчину перед псом. Тот не сразу схватил угощение, сначала встал на все лапы, потянулся и обстоятельно обнюхал ботинки замершего Иштвана, затем уже подхватил ветчину и в два движения мощных челюстей расправился с ней, а потом снова уселся, привалясь к ноге Иштвана, и позволяя погладить топорщащуюся густую шерсть на макушке.

— Хороший мальчик, — растроганно одобрил Иштван, почесывая зверя за ушами.

— В отличие от вас! — сообщил знакомый голос за спиной. — Какого демона вы бродите тут ночью без меня? Что, опять в застенки графа не терпится?

Магичка сидела на ограде, перекинув в сторону проулка облаченные в темные узкие брюки ноги. Длинные и стройные. А одной еще и покачивала нетерпеливо.

— Отойдите-ка немного, — скомандовала она и начала поднимать в замахе руку.

— Нет, не надо! — Иштван загородил собой заворчавшего пса. — Не прогоняйте его, мы пытаемся подружиться.

— Может я тоже хочу в этом поучаствовать! — разжав руку, магичка показала желтый каучуковый мячик, который Зефирка любила гонять по двору, подкинула его над собой, поймала и швырнула вдоль переулка. — Апорт!

Пес словно понял, сорвался с места и помчался за мячиком. Легко догнал, зажав в зубах, посмотрел назад на людей и не спеша потрусил по переулку дальше, оборачиваясь через каждые несколько метров, будто дразня или приглашая с собой.

— За ним! — азартно скомандовала магичка, соскочила с забора и понеслась догонять зверя.

Иштвану ничего не оставалось, как броситься бежать следом.

Пес играл в свою собственную игру, откровенно навязав остальным участникам ее правила. Он отбегал, останавливался, выпускал мячик из пасти и, придерживая его лапой, поджидал нерасторопных людей, вывалив розовый дразнящий язык. Но едва они успевали приблизиться, снова хватал мячик и, весело вращая лохматым хвостом, устремлялся вскачь дальше, вынуждая зараженных его детской жизнерадостностью и охваченных пьянящим азартом нелепой погони Мию и Иштвана, хохоча и чертыхаясь, нестись вдогонку.

Так они, сами того не заметив, пробежали окраинными темными улочками и оказались вдруг в центре городка, где даже иногда встречались уже зажженные уличные фонари, а стук каблуков по брусчатке эхом отражался от каменных стен с наглухо закрытыми ставнями окнами.

Пес в очередной раз остановился, давая преследователям время сократить разделяющее их расстояние. Ему не надоедала игра, и носиться так он мог, похоже, хоть до самого утра. Как и магичка, сильная и гибкая, легко передвигающаяся в своем облегающем костюме, подчеркивающем, стоило признать, ее изящные, но отнюдь не отсутствующие формы. Оставаясь в арьергарде, Иштван имел отличную возможность любоваться некоторой их частью, чем он и занимался, когда вдруг ночную тишину прорезал отрывистый и недлинный удар колокола с башни ратуши. Прозвучал он нечетко, словно смазано, как прерванный вскрик, но от этого показался только более тревожным.