Магия и кровь
Шрифт:
— Я не…
Тут до меня доходит. Конечно, я не помню, как что-то готовила с тетей Элейн.
— Ты так радовалась и вечно тащила с собой Кейс, хотя она, по-моему, не умеет даже чайник ставить. — Папа бледно улыбается.
— Они когда-нибудь вернутся? В смысле, воспоминания?
Папа поворачивается ко мне:
— Должны со временем. Вам, детям, придется труднее. Детские воспоминания легко исказить, поскольку они еще не укоренились так глубоко, как у взрослых, поэтому и вернуть их сложнее. Но теперь, когда ты о ней знаешь, что-то
— Значит, когда-нибудь я снова ее вспомню?
— Да.
— Расскажи мне еще. Про нее.
Теперь мне прямо не терпится узнать больше. Насколько иначе все пошло бы, если бы меня призвала тетя Элейн, а не Мама Джова? Элейн даже в загробной жизни сделала все, чтобы сохранить в тайне свое существование ради нашего благополучия.
— Гм… А что еще? Тогда Томасы были очень сильны. Элейн считала, что стать членом этой семьи для нее большая удача. Нас, Джеймсов, не так уважали.
— А для тебя это не было настолько важно?
Папа откашливается:
— Аве я никогда не нравился, но твоя мама делает что хочет. А Ваку, с другой стороны, был любимчиком в семье. К тому же он врач, а Элейн была медсестра. Все обожали их как пару. Она прекрасно вписалась в семью Томасов, а я об этом и мечтать не смел.
Если бы у Прии не случились осложнения беременности, если бы им не потребовалась бабушкина помощь, вернулся бы папа в этот дом? Я пытаюсь собраться с духом, чтобы спросить, но не могу. Четыре года папиного отсутствия пропастью легли между нами и заставляют меня прикусить язык.
— Ты скучаешь по ней?
— Она была моей старшей сестрой, я любил ее. У нее было блестящее будущее, но его украли.
— Она пожертвовала собой, чтобы не дать Джастину отомстить нашей семье. Чтобы защитить нас.
Папа сжимает кулаки:
— Это не могло продолжаться вечно. Вы, дети, рано или поздно вспомните ее из-за эмоциональных стимулов, и он тоже может.
— По-моему, он уже, — шепчу я. Перед глазами так и стоит его лицо в кухне. Как кривились его губы, как вертелись спирали в бионических линзах. Сейчас думать о нем мне даже страшнее, чем о том, что я провалю задание.
Папино лицо не меняется.
— Наверное, нам надо что-то предпринять?..
— Ее дара больше нет. Ему нет смысла преследовать нас, поскольку человек с такими же способностями не родится еще много поколений. К тому же мы не выбираем свои дары. Они так и не сумели создать соответствующие геномоды. Он не может угрозами заставить нас что-то сделать. — Папа качает головой. — Ты бы лучше думала о своем задании. — Он говорит так, словно я могу перестать о нем думать.
— Ага-ага.
Папа вздыхает:
— Как ты считаешь, чего хотят от нас предки?
— Чтобы мы выполняли задания… и становились сильнее?
Правда, в последнее время складывается
— Мы не просто так называем предков Мама, Папа и Биби. Они нам как родители. Я люблю родственников твоей мамы, но их представления о предках… ветхозаветные, что ли. Боль и страдания ради боли и страданий. — Он переплетает пальцы. — А моя ветвь семьи, как и семья Прии, придерживается других представлений.
Я слегка задираю подбородок. Ясно, что он никого не хочет обидеть, но у меня возникает ощущение, что мне надо защитить мамину сторону семьи от папиной. Правда, и те, и другие мне родственники. Я сдуваюсь.
— Понятно…
— А дело родителей — воспитывать тебя и помогать расти.
Я прикусываю язык. Да, родителям положено так делать, а папа увернулся от большой части своих обязанностей.
Наверное, лицо у меня стало кислое: папа неловко ерзает на матрасе.
— Иногда родителям приходится преподавать вам, детям, трудные уроки. Это делается не для того, чтобы помучить вас. Это ради пользы. Я думаю, если ты будешь помнить об этом, весь процесс будет для тебя не таким болезненным.
Я гляжу в пол.
— А что ты сделал, чтобы пройти Призвание? Как все было у тебя?
— Я ехал на мотоцикле, впал в транс и попал в аварию.
— Как в аварию?!
— Грохнулся на лед на каком-то озере. Провалился в воду. Пришлось выбираться и ползти в сторону цивилизации. Едва не замерз насмерть. Наверное, я должен был сделать выбор — выплыть или утонуть.
— Как так вышло, что я никогда не слышала эту историю?
Папа поджимает губы:
— Похоже, меня не было рядом, чтобы ее рассказать.
Вот оно что.
— Папа Долма все это время наблюдал за мной. Я кричал, звал его на помощь, пальцы на ногах у меня почернели. Я молил его о пощаде.
— А он ничего не сделал?
— Нет. Я как-то умудрился выползти на берег и остановить машину. Меня отвезли в больницу. Два пальца пришлось ампутировать.
Я невольно гляжу на папины ноги в носках. Как мне удалось этого не замечать? Я же наверняка когда-то видела его босиком!
Папа смеется:
— Честно говоря, я стесняюсь своих ног и всегда ношу носки.
Хакни мою ленту. Точно. Смутно припоминаю, как мы с ним сидим на пляже в Васага-бич и я зарываюсь в песок розовыми детскими пальчиками и вижу рядом папины ноги в носках.
— В голове не укладывается.
— Я возненавидел Папу Долму за это. Но когда я уехал… Когда я уехал отсюда, я попал на ретрит в Шри-Ланку. Свалился там с утеса.
Он поднимает футболку и показывает уродливый шрам вдоль всего бока.
Что он за человек — тот, кого я называю папой?!
— Тогда я задействовал силу, к которой прибегал во время испытания, и выбрался из ущелья, куда угодил. Наверху меня ждал Папа Долма. Он показал мне дорогу к одному дому, а в доме была Прия, которая работала волонтером и изучала историю своей семьи.