Магия искусств. Первая часть
Шрифт:
На ночь караван останавливался у трактиров, иногда в каменных крепостях, а совсем изредка при монастырях, удалённых от городов. Тогда Стражи непременно заглядывали на богослужение, а вместе с ними и Леннарт. Супруги Аруэрисы тайно презирали веру Сантума, но чтобы не вызывать подозрений, посещали церковные службы, правда, никогда не беря с собой Леннарта.
Мальчик впервые ступил в просторный храмовый зал с высоченным потолком. Сквозь лучи света, струящиеся через узкие окна, всплывал дымок благовонных курений. Ещё здешний полумрак прорезали огоньки свечей, установленных на позолоченных кандилах. Стражи и прочий люд благоговейно смотрели на картины, под многоярусные ряды которых была отведена целая стена. Своей позой и одеянием святые на изображениях
– А что он делает? – громко спросил Леннарт у своего смотрителя, показывая на священника с кадилом, шествующего вокруг алтаря.
Смотритель шикнул на мальчика и пригрозил пальцем. Очарование, охватившее Леннарта в начале службы, рассеялось, когда ноги налились усталостью. Он с нетерпением косился на людей, кланяющихся и проделывающих странные жесты: «Когда же взрослым это наскучит?»
Родной дом и Вирма казались Леннарту невообразимо далёкими, когда путешествие почти подошло к концу: караван въехал в долину Врата Праведников. Леннарт успел насмотреться на горы ещё когда они только замаячили на горизонте и росли с каждым днём пути. Но всё равно мальчик раскрыл рот от изумления, видя вблизи крутобокие громады, нависшие над цветущим лугом, по которому петляла синяя полоска речки. Остроконечные гребни вершин походили на ладонь гиганта, желающего сгрести с небесной глади нерасторопные облака и дневное светило. На южной стороне долины пологий холм венчали белокаменные строения монастыря, среди которых первыми привлекали взор храмовые купола, напоминавшие грибные шляпки шампиньонов. Деревья Врат Праведников прятались в тени гор, почему-то так и не захватив открытое пространство долины, щедро одариваемое солнечным теплом.
В одной из рощ, произрастающей у скалистого подножия, притаилась молодая женщина, наблюдавшая сквозь листву то за монастырём, то за ползущей цепочкой повозок.
– Смотри-ка, Стражи подтягиваются к монастырю, – удовлетворённо произнесла наблюдательница низким голосом, не обращаясь к кому-то конкретному.
Всё лицо женщины выражало мрачное торжество: гордо вскинутый угловатый подбородок; сжатые губы растянулся в самодовольную улыбку; надменно смотрели глубоко посаженные глаза, окаймлённые длинными ресницами, так что при каждом моргании они походили на взмах крыльев крохотной вороны. Бледность кожи женщины особо подчёркивали чёрные как обсидиан волосы, чьи ровные пряди спускались на приталенную рубашку с вырезом у небольшой аккуратной груди.
– Мавис, – позвал кто-то за спиной, – находиться здесь рискованно. Стражи строят заставы на дорогах. Наверняка скоро прочешут тропы долины. Нужно уходить.
– Хорошо, сворачивайте лагерь, – повелела Мавис собеседнику.
Она прихватила футляр для скрипки, но прежде чем скрыться в глубине рощи тихо прошептала:
– Поздно сожалеть о содеянном. Теперь только до конца. Всё или ничего.
Глава III
– Бедное дитя! – сказал иеромонах Аввудим, глядя вслед Леннарту, которого вёл за собой юный послушник.
– Все детки, пребывающие к нам, бедные, – ответил ему другой иеромонах, Вассиан, – всем сиротам выпадает тяжкая доля.
– Но не всякий находился под водительством искажателей! – возразил Аввудим.
Пожилые иеромонахи поспешно осенили себя знамением Сантума.
– Посмотри на это с обратной стороны, – сказал Вассиан. – Останься он у искажателей, его доверчивую душу извратили бы. И тогда кто знает, возможно ли вернуть мальчика на путь спасения? А теперь молитвою и послушанием мы воспрепятствуем произрастанию семян Духа Искажения. Мы сделаем из мальчишки смиренного монаха. Пока одна длань Дирижёра наносит рану – другая врачует!
– Истинно так! – согласился Аввудим. – Брат Вассиан, пойду готовиться к вечерней службе.
– Добро.
Послушник привёл Леннарта к сиротскому дому, представлявшему собой одноэтажное деревянное здание.
– Значит
Все последующие месяцы Леннарт проводил за протиранием полов и утвари, либо же таская послушникам разные вещи, необходимые в хозяйственных работах. Свободного времени для игр у сирот почти не бывало. Старшие говорили, что монастырь не для проказ и вместо баловства надлежит с малых лет готовить себя к духовным подвигам в монашестве. Детям также запрещалось говорить попусту. Для непонятливых правила утверждались подзатыльниками. Немногословие считалось одной из добродетелей веры Сантума.
Для Леннарта не было сложным исполнение этой духовной дисциплины. Опять замкнувшись, он ограничивался словами исключительно по делу. А в редкие моменты, свободные от послушаний, мальчик сидел с отсутствующим взором, совсем не общаясь со сверстниками, хотя они поначалу лезли с разговорами. Ведь для монастырских сирот, чья повседневность так сера и рутинна, появление новичка хоть ненадолго привносит разнообразие.
Как-то перед отходом ко сну Леннарт стоял у оконца и слушал, как дождь постукивает по крыше. Пользуясь тем, что послушника-смотрителя нет рядом, гомонящие дети скакали с койки на койку. Кто-то из них случайно толкнул Леннарта. Аруэрис мельком оглянулся и опять уставился в окно.
Семилетний Ферм, старший из сирот и самый задиристый, только что закончил душить одного из мальчишек. Жертва отползла в сторону, кашляя и размазывая слёзы по лицу. Леннарт попался на глаза забияке. Его взбесила всегдашняя отрешённость этого молчуна.
Ферм подошёл к окну, взобрался на табуретку и захлопнул ставни. Повернувшись, он с презрением посмотрел на Леннарта. Аруэрис будто не заметил вызывающей выходки и просто поплёлся к своей койке. Однако Ферм не собирался отставать так легко. Спрыгнув с табуретки, он толкнул Леннарта в спину. Тот распластался на полу, больно ударившись носом. Все дети бросили проказы и наблюдали за унизительной сценой. Однако увидеть продолжения – даст ли молчун отпор Ферму, или станет его новой куклой для битья? – не получилось: из прихожей приюта донеслись шаги. Сироты спрыгнули с коек и наспех поправили одеяла.
– На колени и молимся перед сном, – сказал вошедший послушник.
Он не заподозрил баловства, но удивился при виде Аруэриса, лежащего на полу.
– Смотрю, один уже никак готов к молитве.
Поднявшись на четвереньки, Леннарт услыхал тихие смешки. Но мальчик ничуть не испытывал обиды. Всё пережитое с момента нападения Стражей на родительский дом заставило последнего Аруэриса прятаться в коконе безразличия от любых потрясений внешнего мира.
Но однажды, когда Леннарт окончательно свыкся с жизнью в монастыре, да и тирания Ферма воспринималась как должное, случилось событие, ненадолго вскрывшее душевный панцирь. В дни больших праздников на богослужения монастыря Старших Духов прибывали миряне из окрестных деревень, а также местная знать. Тогда сирот сажали рядом с воротами монастыря – выпрашивать подаяния. Клянча монеты в один из таких дней, Леннарт приметил среди аристократов человека с лютней за спиной. Впервые за долгое время в глазах мальчишки загорелись искорки интереса.
– Гля! – Леннарта толкнул под локоть другой сирота. – Икусник. Музыкой огонь делает!
– А я видел, как музыкой огонь делают, – похвастался Леннарт.
– Врёшь! – зашипел собеседник. – Где видел?
Леннарт уже раскрыл рот для ответа, но не обронил ни слова. Попав в монастырь, мальчик старался не бередить себя мыслями о родителях. За чередой послушаний размылись воспоминания о жизни в особняке, словно картина, на которую пролили воду. Но простой вопрос однокашника будто отмотал время назад, вернув испорченному изображению чёткость контуров. Перед внутренним взором возникли родители, пробудив в Леннарте сильную тоску, которая тут же отразилась на лице.