Магия искусств. Первая часть
Шрифт:
Не будь у скульптора руки скованны над головой, он бы пожал плечами.
– Значит, это целиком наша вина, – сказала Оделия дрогнувшим голосом. – О, если бы за ошибки расплачивались только мы, Арден. Но Леннарт!
– Оделия, пойми…
– Арден, я этого не вынесу, – танцовщица опустила голову, роняя на колени слёзы, смешанные с кровью. – Не вынесу, если Леннарт окажется здесь вместе с нами. Я… Прости, Арден. Я всё расскажу им… чтобы наш мальчик жил…
Она собиралась произнести что-то ещё, но плачь горьким комком сдавил горло.
Немалая часть души Ардена, – в которую глубоко пустила корни верность великому делу предков; в которой годами
Арден зажмурился и всё же попытался собраться с мыслями. Раз уж Стражи предоставили паузу, нужно найти спасительное решение.
Когда скульптор вновь открыл глаз, то произнёс, тщательно подбирая слова:
– Не кори себя и не извиняйся, Оделия. С Леннартом всё будет хорошо. Мы… Я расскажу Стражам о Печатях.
Время, одиноко проводимое в комнатушке с кроватью и столиком, растянулось для Леннарта в нескончаемую череду дней. Если в родном доме мальчик был непоседой, за которым едва успевала следить няня, то здесь он подолгу сидел, глядя в стену. Уже почти не осталось слёз – все выплаканы в первые дни заключения. Да и какой прок лить слёзы, если другим они безразличны; если рядом нет мамы, которая немедленно обнимет и утешит; если нет няни, чью навязчивую опеку Леннарт так не любил, но сейчас был бы ей безмерно рад. Иногда к нему заглядывали незнакомые люди, донимая расспросами о родителях. Леннарт или не отвечал, замыкаясь в себе, или жалостливо просил отвести к маме и папе.
Но однажды мальчика посетил Севир. Усадив Леннарта за стол, магистр добродушно улыбнулся. Для маленького невольника эта улыбка была первой за прошедшие недели.
– Бедное дитя, как долго тебя продержали здесь, – сказал Севир, поглаживая Леннарта по голове. – Но ничего. Скоро уедешь отсюда.
Последние дни мальчик уже не спрашивал посетителей о маме и папе, привыкнув к чужому молчанию, безучастности или же расплывчатым ответам. Но этот дедушка едва зайдя в комнату проявлял такую благость, что у Леннарта вырвалось:
– Когда пустите к маме с папой?
– Буду с тобой откровенен, дитя, хотя услышать это тяжко, – вздохнул Севир. – Но лучше познать горькую правду, чем пребывать в неведении. Маменьку с папой увидишь нескоро. Уже не в этой жизни. Увы, твои родители творили злые дела, принеся много страданий добрым людям. А потому добрым людям ничего не оставалось, как наказать маму с папой. Их отправили в иной мир через повешение.
Леннарт не знал, что это такое за повешение, да и не сознавал реальность смерти так, как это дано детям постарше. Но мальчик угадал в словах дедушки нечто необратимое, навсегда разлучившее с родителями. Леннарт не заплакал, однако его душу словно затопило чёрное болото, в котором увязли надежды на возвращение к прежним беззаботным дням.
– Но не страдай от горя, дитя, – ласково и, в тоже время, твёрдо сказал Севир, положив ладонь на плечо Леннарта. – Возможно, на последнем издыхании родители успели раскаяться в злодеяниях. И если Дирижёр будет милостив
Леннарт почти не слушал магистра, будучи оглушённый озарениями: больше не будет танцев с мамой! Вечерами мама больше не споёт о сказочной стране с большим деревом. Не вернуть маминых объятий. Больше не услышать уверенного голоса папы. Не побыть хоть ненадолго в его мастерской.
– Да не овладеет тобой уныние, – наставительно сказал Севир, слегка встряхнув мальчика за плечо. – Это страшный грех, лишающий сил. Жалею о твоей утрате и разделяю её. Ведь я сам рано лишился мамы, а уж батеньку вовсе никогда не видел. Понимаю тебя и не оставлю в одиночестве. Скоро у тебя, Леннарт, появится новая большая семья – духовная! Братья и наставники, что будут тебе как отцы. Леннарт, ты отъезжаешь в сиротский приют монастыря Старших Духов. Это твой новый дом до конца бренной жизни.
Нет прекраснее места, чем долина, где стоит монастырь. До чего захватывает дух от гор Врат Праведников! Видел когда-нибудь горы?.. Тебе понравится. Но это место интересно не только своим великолепием. Давным-давно в долине Врата Праведников язычники императрицы Нуминьи пытали верующих в Дирижёра. Дети Сантума мужественно снесли все издевательства и не отреклись от истинной веры. Тогда язычники закололи верующих на жертвенных алтарях мерзких божков. Братья монастыря Старших Духов особо чтят память этих великомучеников. И ты будешь вдохновляться их историей, находя в ней силы для преодоления невзгод и потерь… Мне пора. Ещё свидимся, если будет на то воля Дирижёра. В молитвах о благополучии не забуду упомянуть твоё имя.
Леннарт пребывал в мрачном отчуждённом состоянии, когда Севир вышел из комнаты. И этот настрой сохранился до того дня, когда мальчика посадили в крытую повозку, запряжённую лошадьми. Это была далеко не единственная повозка, направляемая в монастырь. Стражи отрядили целый караван с вооружёнными конниками.
Вереница повозок тронулась в путь, закачался фургон Леннарта, иногда шумно гремя на колдобинах. Только тогда осиротевший мальчик стряхнул ту подавленность, что навалилась на него после известия о смерти родителей. Ухватившись за край бортика, Леннарт во все глаза смотрел на людей, суетящихся вдоль мощёной дороги; на двухэтажные городские дома, будто сдавливающие улочки плотными рядами; на покачивающиеся головы лошадей, тянувших заднюю повозку. Когда караван выехал за пределы города, мальчик оживился ещё больше, поражаясь необъятностью небесного купола, теперь не ограниченного остроконечными крышами строений. После затворничества в тесной комнатушке так удивительно, когда взор не упирается в стену и тонет в безбрежной синеве дали. И птицы резвятся в воздухе, пролетая над холмистыми зелёными лугами.
Но седмица сменяла седмицу, а дорога всё не прекращалась, утомив Леннарта, так что даже проплывающие мимо пейзажи больше не интересовали. Ноги затекали после долгого сидения на деревянной скамье, дрожащей от каждого ухаба на пути. Мужики, присматривающие за Леннартом, не считали своим долгом развеивать его скуку разговорами или играми, снисходя только до окриков, когда мальчик слонялся по фургону или что-то спрашивал.
К тому же всё чаще посещали воспоминания о родителях и глаза увлажнялись, хотя Леннарт запрещал себе плакать при смотрителях. Унимая печаль, мальчик часами расчёсывал колени, так что нежная кожа ладоней огрубела, а на штанишках появились потёртости.