Магия мечтает

Эндрюс Илона

— Ты выглядела обеспокоенной после истории с газетой. Мне жаль. Я не хотел, чтобы ты…

Если он скажет «испугалась», я надену треклятое ведро ему на голову. Полуслепая вегетарианка, я все еще была оборотнем и хищником. У меня есть гордость.

— …расстроилась.

Хмм, с этим можно жить. Но ему не обязательно об этом знать.

— Я не расстроилась.

— Я говорю о том, что никогда не навредил бы тебе или твоей семье.

Я вздернула подбородок в его сторону.

— Если бы ты попытался навредить моей матери, я бы определенно

надрала тебе зад.

— Ага.

— Да. Ты бы валялся на земле и рыдал «Прошу, не надо, хватит», а я пинала бы тебя в живот: бам, бам, бам!

Он тихо рассмеялся. Джим был невероятно красив. Мы сидели в двух футах друг от друга, но с тем же успехом могли находиться по разные стороны Тихого Океана.

— Не хочу, чтобы ты это делала, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты туда ходила, чтобы пострадала, пытаясь мне помочь. Это не твоя работа — спасать меня.

— Нет, моя.

— Кто сказал?

— Я сказала.

— Слушай, завтра я сам пойду туда, и если буду достаточно долго кого-нибудь душить, мне принесут улитку.

— Агась. А как ты планируешь выяснить, что тебе принесли золотую улитку, а не садовую?

— Я разбрызгаю чьей-нибудь магической крови, пока улитка не засияет.

— Хороший план.

Я опустила черпак в ведро и плеснула в Джима водой. Он отпрянул.

— Какого дьявола?!

— Ты бредишь от недосыпа.

— Дали!

— Браконьеры умны, и многие из них владеют магией. Некоторые даже могут определить, что ты за оборотень с расстояния в сто ярдов, просто взглянув на тебя. Если завтра ты отправишься в Подземку, то заснешь там, одинокий и беспомощный, а потом браконьеры убьют тебя и разрежут на мелкие кусочки, и затем твои драгоценные кости оборотня-ягуара будут нарезаны на тоненькие пластинки и добавлены в вино, чтобы какой-нибудь псих мог обладать волшебными силами в постели.

Он разочарованно зарычал.

— Это как с чаем: кто-то преподносит тебе дар, а ты воротишь носом.

— Ты опять собираешься рисковать. Я не позволю тебе это сделать.

— Так мило с твоей стороны полагать, что ты можешь остановить меня, Джим. Обычно ты мне приказываешь, и я делаю то, что ты говоришь. Я могу жаловаться и поднимать шум, но я сделаю как велено, потому что ты мой альфа, и я уважаю тебя. Тут у тебя нет никакого влияния. Ты ничего не знаешь об этом мире. Твои правила здесь не действуют, но действуют мои. Ты последуешь моему примеру и позволишь мне спасти тебя, Джим.

Потому что мне больно от мысли о твоей смерти.

Он открыл рот. Я опередила его.

— Если бы был другой путь, у нас бы не было этого разговора.

— Я — твой альфа. Это моя работа — беречь тебя.

— Это работает в обе стороны, — парировала я.

Он потер руками глаза. Я плеснула в него еще один ковш воды.

— Прекращай!

— Ты выглядел сонным.

— Я не сонный, я теряю терпение со всем этим магическим дерьмом.

— Без разницы.

Хорошо. Он может упрямиться и психовать

сколько угодно, это не имеет значения.

Мы сидели молча. Где-то в стороне стрекотали ночные насекомые и выводили грустные песенки. Завтра будет хреново. Это будет так хреново, а мы даже не знаем, что с ним не так. Мне хотелось, чтобы рынки, наконец, открылись, и мы могли бы поскорее покончить со всем до того, как он снова заснет.

— У тебя, по крайней мере, есть план? — спросил Джим.

— Да. Скорее всего, нам придется спуститься в Переулок Кенни в Подземке. Именно там продаются самые дорогие части животных. Я войду в магазин. Ты будешь ждать снаружи. Я предложу им уйму денег за улитку. Если попаду в неприятности, я закричу, а ты выручишь меня.

— Офигенный план.

Я демонстративно поморщила нос перед ним.

— И, если я облажаюсь и не верну тебя невредимой, твоя мать освежует меня живьем.

— Она, скорее всего, просто вывернет тебя на изнанку.

На лице Джима появилось это забавное многострадальческое выражение лица, а затем его глаза вспыхнули

— Так, она поджаривает каждого парня, которого ты приводишь домой?

Я не привожу парней домой, ты глупый, глупый мужчина.

— Не обращай внимания. Она просто волнуется. Мне почти тридцать, а я все еще не замужем. Это очень важно в моей культуре.

Ему не понять.

— Забавно, как богатство перевесило цвет кожи.

— Джим, не обращай внимания, ладно?

Он поднял руки в примирительном жесте.

— Ладно.

Вот же.

— Она в отчаянии, понятно? Она просто хочет, чтобы я была счастлива и боится, что я никогда не найду хорошую пару.

— Почему?

О боги.

— Что значит «почему»? Взгляни на меня, Джим.

Он взглянул.

— И?

Неужели, мне нужно сказать это вслух? Поговорим об унижении.

— Моя мать пыталась представить меня в лучшем свете — она прошлась по всем моим достоинствам.

— Это я заметил, — сказал Джим. — Особенно ту часть про послушание и уважение…

— Забудь об этом. Она прошлась по всему списку. Если бы я умела складывать оригами, она бы и об этом упомянула.

— Хорошо, и все же?

— Она говорила, что я симпатичная?

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Слово «симпатичная» слетело с ее уст? Хоть раз?

— Нет. — ответил Джим.

— Ну вот. Теперь доволен?

— Значит, дело в этом? Это и есть твое большое разочарование? Ты злишься, потому что твоя мать не считает тебя красивой? Пусть это тебя не беспокоит. Это не важно.

Ох, вот же болван. Я беспокоюсь не о своей матери. А о тебе. Я замахала руками.

— Джим, что ты первым делом сказал мне, когда я попросила описать ту странную женщину? Позволь напомнить тебе: ты сказал, что она красивая.

— И?

— Готова поспорить, что ты не заметил, что у нее было на ногах, но ты определенно заметил ее красоту.