Магия торжествует

Эндрюс Илона

— Полиция отказывается пускать ее или нас на место происшествия, — сказал Роберт.

В этом был смысл. Карен была оборотнем, но ее родители были людьми, что означало, что Стая не имела юрисдикции. Полиция, вероятно, не хотела поднимать панику до того, как у них появится хотя бы какое-то представление о том, с чем они имеют дело.

— Они не говорят нам, живы они или мертвы.

— Они мертвы, — сказала я ему.

— Я так и предполагал. Они мешают нам осмотреть тела. Мне нужно знать, с чем мы имеем дело, прежде чем я подам

необходимые судебные документы, чтобы заставить их выдать останки.

Я еще теснее прижалась к Кэррану, позволяя теплу его тела проникнуть в меня.

— Роберт, они не могут отдать вам останки.

— Если речь идет о карантине, то мы невосприимчивы к большинству болезней.

— Они не могут отдать вам останки, потому что кто-то выгнал двести человек из их домов, а затем сварил их.

Хватка Кэррана на мне усилилась.

— Прости, мне показалось, что ты сказала «сварил»?

Я рассказала про лужу.

Роберт молчал. На кухне было тихо.

— Мы можем завтра встретиться? — наконец, спросил он.

— Да. В «Новом рубеже» в девять?

— Я буду там, — сказал Роберт.

Я повесила трубку.

— Прости, — сказал Кэрран.

— За что?

— За то, что меня не было рядом.

— Ты поймал магического монстра-леопарда?

— Да, — сказал он.

— Тогда все хорошо.

— Я заглажу свою вину. Чем тебе помочь? — спросил он.

Я взглянула на Конлана.

— Как думаешь, он будет дрыхнуть следующие пару часов?

— Примерно.

— В таком случае. — Я обняла его и поцеловала. Это не был нежный поцелуй. Я не видела его три дня. Мир помрачнел, пока его не было, и мне хотелось, чтобы он знал, как сильно я скучала по нему. Его губы обжигали мои, знакомый, резкий и мужской вкус его кожи омыл меня. Каждый нерв в моем теле напрягся, и я задрожала.

Затем мои ноги оторвались от пола, и мы с пугающей скоростью двинулись вверх по лестнице.

— Не хочешь подождать до окончания ужина? — прошептала я ему на ухо и лизнула уголок его подбородка, пробуя на вкус грубую щетину.

— К черту ужин.

Я рассмеялась, и он закрыл за нами дверь спальни.

ГЛАВА 5

— ГОЛ! ГОЛ!

Кэрран на секунду оторвал взгляд от дороги, чтобы взглянуть в зеркало заднего вида.

— Ты там в порядке, приятель?

— Гол!

— Нет, — ответила я Конлану.

Мое утро началось с того, что Кэрран поцеловал меня, что было очень приятно. В этот момент мы обнаружили, что наш сын посреди ночи снова превратился в человека, потому что он забрался к нам на кровать во всей своей обнаженной красе, хлопнул себя по животу и закричал: «Гол!». Затем он обнял себя, на случай, если мы не поняли его смысла. После того, как Кэрран перестал смеяться, я передала ему нашего ребенка и скрылась в ванной.

Конлан орал «гол» с тех пор, как я усадила его в автокресло двадцать минут назад. Он явно

решил, что ценность одежды переоценена. Ну, хоть остался человеком.

Обычно к нам выстраивалась очередь из желающих присмотреть за ним, но он мог в любую секунду решить стать пушистым, и если он это сделает, мы оба хотели присутствовать, поэтому он ехал с нами на встречу с Робертом.

Мимо «Джипа» проползла Атланта. Магия пропитала город. Я всегда чувствовала ее, своего рода невидимое море, здесь мелководнее, там глубже, но с тех пор, как я заявила права на маленький кусочек планеты, невидимые течения приобрели четкость. Если я сосредотачивалась, то чувствовала, как они убывают и текут. Это пугало меня даже спустя столько времени, поэтому я старалась не думать об этом слишком сильно.

— Гол! — прокричал Конлан, чтобы его услышали сквозь шум двигателя.

— Ему нужно дать обглодать кость оленьей ноги, — сказал Кэрран. — Мне всегда очень нравилось.

— Может ли это быть вареная нога?

— Он оборотень, — сказал Кэрран. — Ты же знаешь, нам не нужно беспокоиться о бактериях и болезнях.

— А как насчет кишечных паразитов?

— Я всю свою жизнь ел сырое мясо и ни разу не подцепил паразита.

— Я бы чувствовала себя лучше, если бы она была приготовлена.

Кэрран мгновение изучал меня, затем протянул руку и сжал мою.

— Все еще переживаешь из-за ребенка-оборотня?

— Нет. Я люблю его, кем бы или чем бы он ни был. Но я провела восемнадцать месяцев, беспокоясь, что он перестанет дышать по ночам, или заболеет, или получит травму, а сырые бедренные кости оленя с этим не сочетаются.

— Поджаренные кости раскалываются. Он поранится.

— Забавно, как ты используешь логику в споре и думаешь, что это убедит меня.

— У него режутся зубки. Ему нужно что-нибудь погрызть.

— С одной стороны, чистый Конлан, поедающий хлопья. С другой — Конлан, весь в крови, грызущий оленью ногу.

— Кто из них больше похож на твоего ребенка? — спросил Кэрран.

Я смерила его смертельным взглядом. Он рассмеялся.

— Хорошо, — сказала я ему. — Но если у него появятся глисты, это твоя вина.

Кэрран свернул на Джереми-стрит.

— Вчера в лесу я позволил ему съесть мышь.

— Ну, конечно, блин. Почему бы тебе не позволить ребенку съесть какого-нибудь мерзкого грызуна в лесу?

— Он поймал ее сам. Я не собираюсь отбирать у него добычу.

За что это мне?

Мы припарковались. Кэрран заглушил двигатель и повернулся ко мне. Его глаза потемнели.

— Не бросай меня, Кейт.

— С чего это вдруг?

— Я серьезно, — сказал он. — Я прикрою твою спину.

А я его. Вот почему, когда мой отец, наконец, появится, чтобы сразиться с нами со своей армией, я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедиться, что он с Конланом выживут. Любой ценой.

— Я люблю тебя, — сказала я ему и вышла из «Джипа».