Магнолии были свежи

Игнатьева Софья

Эффи ожидала, что мистер Гилберт возразит, скажет Мадаленне о ее неправоте, но он молчал, и у Дафни отлегло от сердца за свою подругу – профессор улыбнулся, но не так как Эффи, искренняя улыбка скользнула в уголках губ, замерла в глазах – там загорелись знакомые Мадаленне огоньки, но она все списала на игру неровного света. Мистер Гилберт молчал, но в его молчании было что-то поощрительное, будто он просил ее продолжить, и она набрала побольше воздуха в легкие. Мадаленна не волновалась, она достаточно знала об Ирландии, чтобы говорить с тем человеком, который дышал воздухом этой страны с малых лет.

– Насколько я знаю, Дублин долгое время был захвачен викингами, а потом права на него оспаривали Тюдоры и Елизавета I. Ирландским он стал

только к семнадцатому веку.

– И тем не менее, там родились замечательные писатели, которые считаются нашим национальным достоянием, – проговорил мистер Гилберт. – Кто вам из них нравится, мисс… Стоунбрук?

– Бернард Шоу – мой любимый автор, сэр.

– Что вы у него читали?

– Все. – кратко ответила Мадаленна.

– Все? – огоньки стали еще лукавее. – Вероятно, вы рано с ним познакомились?

– Мой дедушка научил меня любить Шоу, сэр. – хмуро ответила Мадаленна, и образ Эдмунда возник так некстати, что весь азарт сошел.

– Прошу прощения, я не хотел, – было начал профессор, но потом быстро взглянул в тетрадь, и когда посмотрел на нее, лукавство сменило спокойствие. – И какие города Ирландии вам нравятся?

– Белфаст, – Мадаленна помнила, как прочитала в одной книге об отвесных скалах из белого известняка и упросила маму их нарисовать. – Гэлвей и Корк.

– Вы там были?

– Нет, сэр, я редко выезжаю за пределы Лондона.

– И вам нравится эта страна?

– Я не могу сказать вам точно, сэр.

– С чем связано подобная неуверенность?

– Я не хочу, чтобы мои слова сочли лестью.

Это был открытый камень в огород Эффи, и та проскрежетала что-то на французском, но Мадаленна только суровее свела брови и прошептала на итальянском: «Santa Madonna» («Святая Мадонна»). По аудитории пошли несмелые смешки, однако мистер Гилберт быстро махнул рукой, и снова воцарилась тишина. Отличный аттестат перестал маячить впереди, Мадаленна это понимала, но не собиралась ничего менять. С точки зрения вежливости и такта ее поведение было безукоризненным, и все испортить могло только личное отношение преподавателя, а Мадаленна изо всех сил старалась себя убедить, что ей все равно. Здесь больше не было того мистера Гилберта, с которым она была знакома еще в теплицах. Теперь здесь был незнакомый педагог, с которым необходимо было выстраивать отношения, и нельзя было сказать, что она в этом преуспела. Но вот он подошел немного ближе к первому ряду, и ей захотелось провести рукой перед глазами. Он улыбался так, словно, ничего и не происходило, и все, что здесь только что было, напоминало одну из их бесед. Но мистер Гилберт улыбался так всем, и все могли видеть его улыбку, все могли подойти к нему и поговорить, внезапно подумала Мадаленна, и непонятное чувство неприятно ее укололо.

– Если мы разобрались с географическим вопросом, я бы хотел, чтобы вы рассказали о том, что вам нравится.

Мадаленна встала в тупик. Что ей нравилось? Чтение, картины, цветы. Но он это знал и так, и все это звучало очень… очень просто по сравнению с тем, что рассказывали до нее. Отдаленные голоса прозвучали в голове, и она припомнила и восторженные отзывы о Родене и что-то о поклонении Россети. Но если она начнет так же восторгаться, то будет выглядеть глупо – вся ее беда состояла в том, что она не умела притворяться.

– Чтение авторов девятнадцатого века и пейзажи доставляют мне большое удовольствие, сэр. – ее слова показались такими церемонными, что она чуть не скривилась. И добавила. – И цветы. Я обожаю цветы.

– Замечательно. – радушно ответил мистер Гилберт. Мадаленна почему-то думала, что он спросит ее о чем-то еще, но профессор снова посмотрел в тетрадь, и у нее что-то тоскливо дернулось внутри – все было слишком официальным. – Теперь, когда мы с вами всеми познакомились, я бы хотел рассказать, что мы будем делать на моих лекциях. Изначально должен предупредить, что на экзаменах я не потерплю списывания. – он отошел к окну и посмотрел на улицу. – Однако

я понимаю, что могут создаться разные ситуации, поэтому если вы не сможете подготовиться к экзамену из-за какой-то чрезвычайной ситуации, можете подойти ко мне, и мы вместе сможем решить эту проблему, договорились? – все согласно кивнули и довольно переглянулись. – Теперь об учебном процессе. Я бы хотел, чтобы не опаздывали на лекции, а если такое случается, предупреждали бы меня заранее, мой служебный номер я напишу вам отдельно и передам вашей старосте. От этого может зависеть наш учебный план, поэтому попрошу отнестись к этому серьезно. Что насчет контрольных, то я, признаться честно, не особо люблю формат заданий. Мне кажется, намного важнее развивать спорить и доказывать свою точку зрения без лишних эмоций. – мистер Гилберт сел за стол и внимательно посмотрел на студентов, на какой-то момент его взгляд задержался на Мадаленне, но ее лицо снова было бесстрастным и равнодушным. – Разумеется, если вы не желаете принимать участия в подобных рода выступлениях, вы можете написать контрольную, я все пойму. Ну и, конечно, эссе, так мне будет легче понять ваши мысли. Кстати, вы написали летние эссе?

Все засуетились, переглянулись и начали ворошить тетради. Мало кто вспоминал об эссе летом, и Мадаленна вполне их понимала. Она вспомнила лицо мамы, ее слова, и ей захотелось выбросить эти листки туда, где их никто не сможет прочесть. Она врала, была не лучше Эффи, и ложь ее была настолько искусной, что она сама поразилась своим словам.

– Тогда я жду до этого четверга, приносите их в деканат, я как раз успею их проверить к следующему занятию.

– Но у тебя же готово эссе, Мадаленна, – шепнула Дафни. – Целых два!

– Я не хочу их сдавать, мне ни одно не нравится.

– Пустяки, – возмутилась ее приятельница. – У тебя все эссе хорошие, а так ты не будешь должником. Мистер Гилберт!

– Нет, Дафни, нет!

«Вот так и теряют подруг.» – уныло подумала Мадаленна, но говорить что-то было уже поздно; Дафни встала на месте и во всеуслышание заявила, что у ее приятельницы есть отличная работа.

– Действительно? – удивился мистер Гилберт. – Тогда почему мисс Стоунбрук мне ее не сдала?

– Она считает их недостаточно хорошими.

Гнев в Мадаленне накипал все сильнее и сильнее. Хуже подобного привлечения внимания она терпеть не могла только то, что следовало за этим. Если она отдаст эссе, то будет выглядеть полной дурой, если не отдаст – ломающейся особой, и она не знала, что из этого хуже. Однако добродушная Дафни желала ей только добра, и действительно хотела, чтобы ее приятельница оставалась на хорошем счету, и Мадаленна это знала, но понимала и то, что сможет это осознать только спустя время, когда гнев выкипит из нее.

– Полагаю, опасения мисс Стоунбрук во многом беспочвенны. – отозвался мистер Гилберт. – Мистер Флинн мне говорил, что вы пишете хорошие эссе.

– Благодарю. Однако это эссе было написано достаточно быстро, и я не уверена в его правильности и… орфографических ошибках.

– Позвольте мне самому оценить, – мистер Гилберт поднялся к их парте, и Мадаленна нахмурилась так, что лоб покрылся морщинами. – Уверен, я смогу вынести правильный вердикт.

Мистер Гилберт стоял около нее и ждал, пока она отдаст это несчастное эссе. А ей больше всего хотелось выкинуть оба из сумки и крикнуть, что она ничего не написала, что в первый раз она не успела и чуть не настрочила такую галиматью, что на это смотреть было стыдно тому, кто знал ее мысли. Но мистер Гилберт стоял тут, и наверняка улыбался, видя ее нерешительность, и спрятанный эгоизм снова взыграл в ней. Мадаленна холодно посмотрела на парты, стол и доску; теперь это был университет, и ей нужны были только хорошие оценки. Она подала листки с парты, и увидела, как сошлись его брови на переносице, едва он увидел заголовок. Он было что-то хотел сказать, но на часах сошлись на цифре «десять», и Мадаленна быстро встала с места.