Магония
Шрифт:
Я опускаюсь рядом на колени.
– Всё в порядке. Это просто Ив и Кэрол.
– Кто?
– Мои мамы, кто же ещё?
Аза отчаянно трясёт головой:
– Никто, кроме тебя, мне не поверит. Им нельзя знать, что я здесь.
Я протягиваю ей ключи от машины. Аза мгновение непонимающе на них смотрит, затем яростно кивает:
– «Камаро».
Она произносит слово осторожно и странно. «Ка-марр-о».
– Ага. Уходи через заднюю дверь. Встретимся в машине, – говорю ей, а сам иду к парадной двери, чтобы
Затем возвращаюсь на кухню. Ни следа пребывания Азы.
Украдкой смотрю в окно. На улице всё ещё шторм. Деревья гнутся, моросит дождь. Смотрю в небеса – там ничего. Ни кораблей, ни молний. Лишь мягкое серое ничто.
Аза горбится на переднем сиденье машины, возясь с ручками. Бормочу мамам, мол, забыл что-то в школе. Они приятно удивлены, решают, что я передумал, прислушался к ним и прекратил упрямиться.
– Я же тебе говорила, всё образуется, – обращается Ив к Кэрол, затем вопросительно на меня смотрит.
Я не обращаю внимания, хватаю ноутбук и сумку и выскакиваю наружу. Стучу в дверь водителя. Аза непонимающе на меня смотрит, затем, будто что-то вспомнив, указывает на пассажирское сиденье.
Она не умеет водить. Я…
Я обхожу машину и открываю пассажирскую дверь.
– Едем к твоим родителям.
– Я ещё не готова, – отвечает она. – Им нельзя ничего знать. Если только они уже не знают?.. Они знают о Магонии, Джейсон? Что ты им сказал?
– Я ни с кем не говорил о Магонии с тех пор, как мы смотрели видео с кальмаром. Твои родители знают, что ты умерла. Давай просто съездим проверим, дома ли они?
Она вздыхает:
– Корабль станет меня искать. Скорее всего, уже ищет.
Никак не могу привыкнуть, что она говорит без труда.
Аза заводит машину, включает «дворники». Затем поворачивает руль – вообще без усилия, хотя он тугой. Её руки расслаблены.
Мы отъезжаем от моего дома. Аза колеблется.
– Налево, – подсказываю я, и она слушается. – Теперь направо.
Аза резко поворачивает направо, не обращая внимания на запрещающий знак.
– Я люблю тебя, Джейсон.
Смотрю на неё.
– Ты меня любишь?
– Конечно, – отвечает она после секундного замешательства. – А ты меня нет?
Я всё смотрю на неё.
Она едет быстрее, чем разрешено, и не обращает внимания на дорогу. Только на меня.
– Здесь налево, – говорю я.
Мы приближаемся к дому Азы.
Эли выходит на крыльцо. Я жду, что Аза притормозит, но нет. Эли видит мою машину, приподнимает руку и машет.
Аза не останавливается, не смотрит налево – вообще никак не реагирует, просто едет.
Волосы по-прежнему собраны в аккуратный хвост.
– Куда мы едем? – спрашивает она.
– Здесь налево, – говорю я. – А теперь сюда.
Мы проезжаем сквозь кованые ворота вверх по холму.
–
Останавливаемся на кладбищенской парковке. Живых никого – дождь, будний день, – зато полно мёртвых. Кладбище вдали от города, на достаточно высоком утёсе, с которого открывается хороший обзор.
Одно из мест, заложенных первопроходцами. Ближе к Богу, если выше и опаснее. Всегда гадаю, как же люди затаскивали сюда гробы, пока не изобрели машины. Наверное, та ещё работёнка. Вспоминаю, как мы принесли сюда Азу.
– Кладбище? – переспрашивает она, выходя из машины. – Серьёзно? Посмотри на меня, дурачок. Я же здесь, с тобой.
Может, я вздрагиваю. Может, нет.
– Подумал, вдруг ты захочешь посмотреть, где мы тебя похоронили.
– Не особо. Мне небезопасно так светиться.
Она смотрит на облака, отчасти выжидающе, отчасти уверенно.
– Хочу, чтобы ты увидела свою могилу, – говорю ей.
Конечно. Мне нужно, чтобы она прочла надпись на надгробии.
Любуюсь на её прекрасный профиль, как она смотрит вверх, склонив голову набок, – но Аза всегда была красивой.
– Не хочу, – медленно отвечает она. – Расскажи мне о подзорной трубе, и куда ты её отослал. Я знаю, она у тебя. У нас мало времени.
Подходим к её могиле. Та ещё не заросла травой, но камень здесь. Надпись на нём гласит:
«Аза Рэй,
Верь сердцу своему,
Если огнём охвачены моря
(Живи любовью,
Пусть даже звёзды все погаснут)».
Аза молчит. Моросит дождь. Её волосы намокли, футболка прилипла к телу.
– Это Каммингс, – говорю я. – Ты мне о нём рассказала.
Она не двигается. Я смотрю на неё.
– Эти стихи о том, что не стоит обращать внимания на то, каков мир. Не стоит волноваться, кто злодей, а кто герой.
– Глупо, – отвечает она.
– Ещё там в конце «ты моё солнце, моя луна и звёзды», – говорю ей, потому что это нужно сказать.
На камне я не стал бы писать. Никогда.
– Любовное стихотворение. Серьёзно? – переспрашивает Аза.
– Оно написано тем, кто понимал: смерть всегда вмешивается в любовь. Тем, кто прошёл войну.
Не говорю ничего о вечности, но подразумеваю.
Аза медленно кивает и трёт лоб. Что-то в ней на секунду приоткрывается. Она смеётся – принуждённо, отчаянно.
– Ты когда-нибудь думал, какой бы стала твоя жизнь, не случись в ней что-то? Если одно это событие сделало тебя непохожим на себя самого? А что, если я вспомню это стихотворение? Тогда я стану больше походить на ту, которой ты хочешь меня видеть. А если нет?
Аза смотрит на меня, затем идёт прочь, пиная грязь вокруг могилы, смотря в небо.