Махтумкули
Шрифт:
Отец зимой прихварывал. Не то чтобы всерьез болел, а так — или полубольной, или полуздоровый. И берегся от простуд, и диету соблюдал, и лекарства пил, а по-настоящему легче не становилось — все тянуло в мягкую постель.
Весна, однако, подействовала и на него. Он как-то воспрянул духом, стал чаще выбираться из кибитки на солнышко, гулял за пределами села, обходил посевные поля, посиживал на берегу Гургена.
Поддерживала его бодрость и Акгыз, жена Абдуллы. Она оказалась отличной хозяйкой, весь дом был у нее на плечах. С темна до темна на ногах — убирается по дому, стирает, ухаживает за скотиной, готовит обед, кипятит свекру чай и вообще обхаживает его. А чуть выпадет немножко свободного
На Убейду тоже приятно смотреть было: округлялась, наливалась жизненными соками, легко и охотно втягивалась в хозяйство. Четырнадцать лет уже минуло, большая девочка, без недели невеста.
Довлетмамед лелеял мечту о женитьбе сына. Он не слишком обольщался насчет своего долголетия, понимал, что слабеющее сердце в один прекрасный момент остановится. А так хотелось понянчить внука! Согласится ли Махтумкули с отцовским предложением? Потеря матери и братьев, горькая участь Менгли — как это совместится у него со свадебными торжествами?
А время торопило. У Довлетмамеда даже теплилось суеверное чувство, что с женитьбой Махтумкули в дом вернется благополучие. Судьба, она постоянно неожиданности преподносит. Вдруг да возвратятся Абдулла и Мамедсапа? Во всяком случае надежда не оставляла, что они живы, а коль живы, то обязаны рано и поздно переступить отчий порог. Нет-нет, Махтумкули не должен был обидеть своего отца!
Разговор между ними продолжался до поздней ночи. Нежелательный для Махтумкули разговор. Но он понимал, почему отец спешит, видел жалкую просьбу в его выцветших глазах и в конце концов дал согласие.
Довлетмамед прямо на глазах помолодел, приосанился. И сразу сообщил сыну, в чью дверь он намерен стучаться как сват. В Карабалкане жил его старый друг Овезберды-усса [43] . Вот с ним старик и собирался породниться.
Не откладывая дело надолго, он прихватил с собой Мяти и съездил в Карабалкан. Вернулся такой довольный, будто золотой клад нашел. О подробностях поездки Махтумкули узнал от Мяти.
— Удачливому добыча сама в рот лезет, — весело рассказывал Мяти. — Если бы ты видел, парень, что за девушка! Она словно цветок мака, что пробился сквозь камни гор. Косы толстые, как мои запястья. Глаза — светятся. Идет — тростинкой под ветром клонится. А груди!..
43
Усса — мастер.
— Брось, не увлекайся, — придерживал его восторженность Махтумкули, — о деле толкуй.
— А разве я не о деле! — улыбался во весь рот Мяти. Девушка ему в самом деле понравилась, и он не кривил душой, расхваливая ее. — Когда мы прибыли, Нуртач дома была…
— Ее Нуртач зовут?
— Да. Одна дома была. Отец ее в мечеть, оказывается, ушел, а мать уехала с ночевкой к родственникам в Куллидаг. Нуртач при виде нас засмущалась, забегала с угощением, за отцом мальчонку послала. Он быстро пришел. Хорошим оказался человеком, мягким, приветливым, как сам Довлетмамед-ага. Они сразу нашли общий язык, а я, чтобы не мешать важному делу, вышел прогуляться по селу. И сразу же Ату Мавы встретил. Он меня к себе затащил. Посидели у него, поболтали. Очень Нуртач хвалил, пусть, говорит, Махтумкули не сомневается, она ему полностью Менгли заменит…
Мяти бросил испытующий взгляд на друга. Но тот не поднял головы, слушал спокойно, лицо ничего не выражало, кроме естественного в данном случае
— Ата Мавы сказал: "Если Махтумкули пожелает взглянуть на свою невесту, пусть приезжает в гости ко мне — все же мы старые приятели. Девушки ежедневно по вечерам ходят и роднику за водой. Можно вроде бы повести коня на водопой и увидеть ее там.
Как бы ни равнодушен был Махтумкули к той, которую избрали для него, но и ему любопытно было заранее увидеть девушку, готовящуюся стать хозяйкой его дома, матерью его детей. Ведь целую жизнь придется прожить с нею, делить и радости и горести. Конечно, если поступать согласно дедовским обычаям, то очень многие не видят лица своей жены, пока не закончатся все свадебные церемонии, и о любви говорить тут не приходится — ее многие и не знают.
А Махтумкули испытал потрясающее чувство любви. Оно вознесло его на самую высокую вершину человеческих эмоций, и теперь надо было спускаться вниз и оценивать положение трезво: такое бывает лишь единожды в жизни. Теперь надо искать не любовь, а просто верную спутницу, которая может и поддержать в трудную минуту, и утешить, и хоть как-то заполнить опустошенную душу. Любовь же Менгли унесла с собой. Пусто было в сердце и холодно. Не чувства там жили сейчас, а рассудочность. Можно ли на таком основании строить жилище жизни? Наверно, можно, потому что другие строят. И все-таки спокойнее было бы, появись возможность повстречаться с Нуртач, перекинуться с ней несколькими словами. До чего же гнусны обычаи, нависшие над человеком, как непреодолимые горы!
Встреча с близкими друзьями…
Ведь это же прекрасно и волнующе, особенно когда она неожиданна. Она опаляет человека радостью, воодушевляет его, очищает душу. Именно так подействовала она на Махтумкули.
Он сидел в своей мастерской, стукал молоточком по серебряной пластинке и ничего не подозревал, когда вдруг в дверном проеме возникли один за другим Шейдаи и Нуры Казим.
Махтумкули был поражен. Он видел, что друзья стоят у двери и улыбаются, но он не верил глазам своим, это было как сон наяву. Он бросил молоточек, вскочил на ноги.
— Не нашли иного способа ошарашить меня!
И кинулся обнимать гостей.
Они хлопали друг друга по плечам, по спине, говорили все разом, перебивая и не слушая один другого. И тут снаружи подал голос Ата Мавы:
— Можете выходить, если поздоровались!
Они вышли тесной группой, Махтумкули обнял веселого голубоглазого парня.
— Твоя выдумка?
— Решили застать тебя врасплох и посмотреть, как ты станешь пугаться, — засмеялся Ата.
Махтумкули дружески, но чувствительно стукнул его по спине. Они вернулись в дом. Убейда подала чай. Шейдаи пояснил, что из Хивы они поехали в Ахал, а оттуда через Кара-Калу добрались до Гургена, переночевав в Карабалкане, где их приютил Ата Мавы.
Ата был сыном карабалканского старейшины Курбанмурад-ахуна. Отец старался изо всех сил сделать сына одним из столпов религии. Ата сперва учился в селе, в мекдепе. Потом его отправили в Бухару, в медресе Гогелдаш. Там он познакомился и подружился сперва с Махтумкули, а затем — с Нуры Казимом. Случилось так, что все трое с попутным караваном совершили путешествие через Кабул в Индию. Это еще сильнее скрепило дружбу. А потом Махтумкули и Нуры Казим поехали в Хиву, Ата же вернулся в Гурген. Отец его вскоре умер, Ата отказался от намерения стать священнослужителем и въелся в хозяйство. Хозяйство да охота в горных ущельях — вот его времяпровождение. Понятно, что он был очень рад неожиданным гостям, внесшим в его однообразную жизнь приятное изменение.