Малахитница (сборник)

Коллектив авторов

Якову это даже странным показалось — клумбы у корчмы ухоженные, ямы на дороге в деревне камнями мелкими засыпаны, вода для коней в ушатах чистая, а дверь почему-то косит. Но только подумал об этом, как прямо за ним зашел мужчина в поясе, увешанном столярными инструментами, и, со свистом кивнув хозяину, принялся чинить дверь.

Яков снял с плеча самострел, положил на стол из лиственничного массива — тот до сих пор щедро делился древесным ароматом — и, отклонив на поясе ножны, присел на лавку.

— Дня доброго, путник! — Хозяин в два шага оказался рядом. —

Есть, пить, ночевать изволите?

— Есть, пить да заказ исполнять. — Яков с хлопком выложил на стол пергамент. — Ваш?

— Знамо, наш. А ты, стало быть, зверобой?

— Стало быть. Расскажите про чудище.

— Чудищем женщину звать не стоит. Пусть и человеком ее не назвать. Но вот убить ее — всамделе надо.

Хозяин поставил перед Яковом миску с наваристым гуляшом, посыпанным свежей зеленью, кружку прохладного кваса и ломоть еще горячего хлеба. Сам сел напротив.

— Хозяйку Медной горы надо убить, зверобой. Смогешь?

— Хозяйку? Слышал, живет она у Гумешкинского рудника. У вас, стало быть, не она, — Яков разом выпил полкружки кваса и приступил к мясу.

Козьма, хозяин корчмы, усмехнулся.

— Ты мне скажи, зверобой, Волколак — он на Руси один?

Яков мотнул головой. Козьма кивнул и продолжил:

— А упырь?

Яков снова мотнул головой.

— И Леший ведь не один? Так с чего Хозяйка одна на все Уральские горы должна быть? У Гумешкинского своя, у нас своя.

— И точно Хозяйка?

— За этот год уже три матери своих сыновей оплакали. Три жены вдовами сделались. На руднике пропали мужики. И так постоянно. Каждый год. Забирает нас, по одному. А рудник бросить не можем, ты понять должен. На нем вся деревня живет.

— Надо — сделаем, — Яков похлопал по самострелу.

— Сделаешь, — кивнул Козьма. — Пятеро до тебя не сделали, но ты — сделаешь. К нам давеча ведунья заезжала. Бусы да вазы малахитовые покупала. Вот здесь, как ты, вечером сидела, узнала о проблеме нашей да секрет рассказала. Что Хозяйку стрела с малахитовым наконечником пронзит.

— Из лука не стреляю. Только самострел.

— Значит, болт тебе сделаем. Степан у нас велиииикий кузнец. Доедай, да айда к нему.

* * *

По дороге на кузницу Яков рассматривал деревню. И снова удивлялся, как здесь все ухоженно и чинно: заборы ровные, крыши залатанные, резные ставни блестят новой краской. Ни одного плешивого пса или кошки — у всех шерсть лоснится, животы сытые — ребер не разглядеть.

— Впервые вижу такую холеную деревню.

— Так че, стараемся! — усмехнулся Козьма. — Двадцать лет назад, конечно, не так было. Умирала деревня. Мужики — каждый второй — синяк, есть нече, делать нече. А потом открыли, что в горах наших залежи драгоценных камней: малахита, яшмы, агатов. Добывать стали, обрабатывать, изделия делать. Ну и деньги грудить. Зажили. Зачем с кривым забором жить, когда есть на че починить? Да и самому хочется — в чистоте, порядке. Так и стали лучше жить.

За поворотом им встретилась

старуха. Яков бы и не обратил на нее внимание — старуха и старуха, таких и у них в деревне полно. Только та перед ним остановилась, с прищуром осмотрела, перекрестила его и уж затем пошла дальше, прихрамывая на левую ногу.

— Народ-то ваш не особо в меня верит, похоже.

— Не обессудь. Разов пять уже убить Хозяйку пытались. Да все там, с ней остались. Но ты не переживай, с малахитовым болтом точно получится! А на бабу Синюшку внимания не обращай, она у нас старуха необычная.

— Синюшку? — Яков схватился за эфес меча и обернулся вслед старухе. Но той уже и след простыл.

— Да это мы ее так называем, — Козьма накрыл кисть Якова своей и надавил, возвращая меч в ножны. — Больно вредная старуха. А так, конечно, кто знает, мож она и есть Синюшка настоящая — лет двадцать уже в деревне живет, одинаково старая, какая приехала — ей-богу! такая и осталась. Все в том же синем платке. Все так же еле ходит, а все никак не помрет. Чудеса, — он развел руками, а затем зазывающе махнул вперед и продолжил идти.

Козьма открыл ворота в кузницу, и в лицо Якову бросился жар печи, а за ним — звон молота о наковальню. Невысокий широкоплечий мужчина еще пару раз ударил по раскаленному металлу, поднял будущую кирку, смерил оценивающим взглядом и только потом повернулся к гостям.

— Вот, Степан, зверобоя тебе привел. Лука у него нет, есть самострел. Болт против Хозяйки сделаешь?

— Добро, Козьма. Сделаем. Все сделаем.

Пока Степан изготавливал болт и ждал от мастера наконечник, заказанный Козьмой, Яков рассматривал кузницу. Взгляд особенно надолго задержался на столе, сплошь заложенным незнакомыми инструментами — иглы, молотки, узкие пластины с разными срезами, изгибами и зубьями на деревянных ручках, что-то напоминающее ножи и лопатки.

Степан заметил, как Яков рассматривает товары.

— Если кто-то у тебя каменным делом занимается, сделаю скидку. Бери любые — все хороши! Наши мастера только мои инструменты для обработки камней используют. И с других деревень приезжают покупать.

— Невеста моя, Аннушка, все мечтает, но она ж девица, куда ей. Я ей браслет малахитовый куплю. Под глаза подойдет. Понравится, думаю.

— Зря ты так, — цокнул Степан. — У нас вот Дарья есть — пятнадцать лет от роду. А уже такие бусины вытачивает! Фигур разных, ровные, гладкие, какие бусы из них получаются — нарасхват!

— Я все же лучше браслет, спасибо.

* * *

Яков проснулся от боли в ноге и рывком поднялся на кровати, на ходу вытаскивая из-под подушки кинжал. В комнате не было никого, кроме темноты. Бедро пульсировало той самой болью — будто русалка только что вогнала в него заостренные зубы.

Яков знал, что с ногой все хорошо — боль лишь в голове. Глаза привыкли к темноте, он окончательно убедился, что никого рядом нет, и откинулся обратно на кровать.