Малакай и я

МакЭвой Дж. Дж.

МАЛАКАЙ

Я знал, что она найдет меня. Поэтому оставил ее имя на стойке регистрации.

Только не думал, что это будет так скоро.

Можно было даже не смотреть, кто там, перед тем, как открыть дверь. Это могла быть только она. Только она знала, что я здесь. Но меня изумило то, как она выглядела, когда я открыл ей. Глаза Эстер были красные и полные слез. Волосы растрепаны, словно она только что сползла с кровати. Обеими руками Эстер обвивала себя, цепляясь за пальто, словно это единственная вещь, которая помогает ей сдерживаться.

—

Эстер...

— Я верю тебе. Могу войти? — спросила она, хотя могла и не спрашивать. Продвинувшись боком, она зашла, выглядела при этом такой разбитой, какой я никогда бы не пожелал ее видеть. Закрыв за собой дверь, она остановилась в центре комнаты и уставилась на фортепиано в углу. Я не знал, что сказать ей, и хотела ли она вообще что-то от меня услышать. Я лишь понимал, что она страдала, а именно этого мне меньше всего хотелось. Когда я сделал шаг позади нее, Эстер обернулась и указала на фортепиано.

— Ты поклялся... — Она сдерживалась, чтобы не зарыдать. Закусив нижнюю губу, успокоила дыхание и продолжила: — Ты поклялся сыграть для меня... что это была за мелодия? «К Элизе» Бетховена?

В то мгновение, как эти слова сорвались с ее губ, я понял, где бродили ее мысли. Что она только что вспомнила... и тоже ощутил ту боль. Подойдя ближе, я поцеловал ее в лоб, и она руками обхватила меня за пояс.

— Да, — нежно ответил я. — Хочешь послушать ее сейчас?

Она кивнула, прислонившись ко мне, но я не отпустил ее и не торопил. Я бы ничего не стал ускорять. Чувствовать ее вот так. Держать ее вот так. Хотелось, чтобы это длилось как можно дольше. Вся боль... вся боль стоила того, когда я обнимал ее.

— Хорошо, — просопела она, отпуская меня и отходя. Смахнув слезы, Эстер снова посмотрела на меня. — Сыграешь для меня? Пожалуйста?

— Я поклялся, что сыграю, ведь так? — ответил я, беря ее за руку и ведя по коврам винного цвета к фортепиано. Я сел на скамейку и протянул ей руку, приглашая сесть со мной. Казалось, она смотрела на мою руку часами, но прошли едва лишь секунды, прежде чем взялась за нее. Эстер медленно села рядом и подняла клап¹⁷. Я годами не прикасался к фортепиано... А не играл на нем еще дольше.

Руки зависли над клавишами, а Эстер расслабленно прислонилась ко мне. Закрыв глаза, я не мог отделаться от мысли, как странно устроен мир. Как много может получить развитие и как много может остаться неизменным. Когда пальцы коснулись клавиш, было ощущение, словно я за инструментом всю свою жизнь. Я вспомнил каждую ноту и каждую клавишу «К Элизе» Бетховена. Но больше всего мне вспомнилось, как я чувствовал Эстер. Прошло больше ста лет с тех пор, как я играл это для нее — как мы вместе сидели за фортепиано, и все же ощущение не изменилось. Мы снова играем ее вместе, продолжая с того места, где остановились. С середины истории любви, которой ни один из нас не мог управлять. То, как она прислонилась ко мне, как положила голову на плечо, прямо сейчас, в этот самый момент заставило сердце мчаться, а комнату — словно вращаться вокруг меня.

В этой жизни она Эстер. Часть меня размышляла: а что если бы мы не были... если бы у нас не было воспоминаний наших прошлых жизней, если бы не знали, что навечно связанные воедино души, вне зависимости от времени, места, ситуации... любили бы мы друг друга так же? Влюбились бы мы друг в друга? И я нашел ответ. Я принадлежал только ей. Я был окончательно и бесповоротно

привязан к ней. Она была моей Эстер.

Открыв глаза на последней ноте, задержал палец прижатым к клавише, так что по комнате разлетелось эхо. Когда я убрал руки с клавиш, Эстер подняла голову и взглянула на меня. Этот ее взгляд... не хватает слов его описать, это словно смотреть в глаза самой Вселенной.

— Это не тот момент, когда ты целуешь меня? — прошептала она.

— Да. Но я не уверен, что должен. — Я нашел в себе силы сказать это, будучи так близко к ее губам.

— Почему? — спросила она.

Она правда не знала?

Чтобы не прикасаться к ней, я положил руки на крышку фортепиано.

— Потому что у меня не хватит сил остановиться, целуя тебя, Эстер. Теперь, когда ты здесь, когда я вижу и чувствую тебя, у меня не хватит сил...

Не дав мне договорить, я ощутил на своих губах ее губы и, прижимаясь, она обвила руки вокруг моей шеи. Мы оба застонали, как только наши языки соприкоснулись. Руками я обхватил ее за талию, когда Эстер застыла надо мной.

— Тебе не нужны силы, чтобы останавливаться, — шепнула она, отстранясь от меня. Отняв от моего лица свои руки, она стала расстегивать свое пальто. Под ним не было ничего, кроме... оверсайз рубашки с глубоким V-образным декольте.

— Ты так и пришла? — сказал я тихо, глядя на ее выступающую грудь.

Она прижалась лбом к моему лбу.

— Я видела, как ты умираешь. Я чувствовала, как ты умираешь... мы умираем. Мне было так страшно, Малакай. Я не думала. Мне просто нужно было найти тебя. Нужно было увидеть... ощутить, что ты еще здесь. Так дай мне почувствовать тебя.

Это все, что ей нужно было сказать. Я сдался и снова прижался к ней губами. Поднимаясь со скамьи, я обхватил ее за бедра и, уронив ее пальто, пошел по комнате, не заботясь, что наткнулся на угол стола и лампу, пока шел в спальню. Никогда еще несколько футов не казались такими бесконечными. Положив Эстер на кровать, я снял рубашку так же быстро, как она сняла лифчик, и еще раньше, чем отбросила его, я стал целовать ее тело. Я прижал Эстер к простыни и губами стал опускаться от ее шеи к ложбинке между грудями.

Она схватила меня за волосы и прогнулась.

— Мал... Малакай... — вырвался ее стон.

Мое имя на ее губах, мои губы на ее теле. Я был благодарен за один только этот момент, что бы ни готовило будущее.

ГЛАВА 18. ЧТО ДЕЛАЮТ ЛЮБОВНИКИ

ЭСТЕР

Головой я лежала у него на животе, в то время как сам он опирался на изголовье кровати. Воздух вокруг нас был наполнен аурой секса, и лежа нагими, мы вдыхали ее. Все тело болело, но в самом лучшем смысле... я не знала, что оно так может. Сколько раз мы занимались любовью? Занимались любовью. Про себя я всегда смеялась над этой фразой. Заниматься любовью. Этот термин выглядит таким устаревшим, что, кажется, ему место только на страницах любовных романов. И все же то, как он целовал, обнимал меня, прикасался ко мне — сначала нежно, потом сильнее, а в третий раз как в настоящем порно, но всякий раз с равной страстью. Каждый толчок — это исповедь, с которой приходило облегчение всему телу. Словно он в точности знал, что нужно моему телу, а когда ему это нужно...