Малакай и я

МакЭвой Дж. Дж.

— Правда? — спросил я между приступами смеха.

Кивнув, она широко улыбнулась и подошла к дивану.

— Ты не представляешь, как давно я хотела это сказать. И сделать так.

В тот момент, как она скинула халат, мой смех перешел практически в кашель, и я понял, что не могу оторвать взгляд от изгиба ее груди и талии. Я уже изучил ее всю, и все равно ей удалось без всяких усилий лишить меня воздуха.

— Как мне лечь? — спросила она, располагаясь на диване, пока я пытался снова нормально дышать. В конце концов, ее

уверенность немного уменьшилась, и она медленно скрестила руки на груди.

Отложив в сторону альбом и карандаши, я поднялся с расстеленного напротив дивана ковра и подошел к Эстер, которая откинулась назад.

— Ты делаешь это намного сильнее, чем мне представлялось в голове, — прошептала она, когда я повернул ее подбородок.

— Хорошо, — я усмехнулся и кивнул, показывая направление. — Повернись немного. Да, вот так.

Взяв несколько подушек с дивана, я стал кружить над Эстер, укладывая ее руки и располагая бедра. Она сжала губы, пытаясь не смотреть на меня, и я, не сдержавшись — потому что отчаянно желал ее внимания, — постучал пальцем по груди.

— Где твой бриллиант? — поддразнил я.

Она посмотрела на меня, а глаза ее — сияние драгоценных камней. Потянувшись к моему обнаженному телу, она приложила руку прямо напротив сердца.

— Самое ценное для сохранности я положила сюда.

Я проследил за ее рукой.

— Мудро ли это?

— Несомненно, — шепнула она, и голос Эстер заставил снова взглянуть на нее. — Ты хранишь его снова и снова, даже когда я забываю, даже когда... даже когда рядом с тобой нет никого, кто разделил бы твою боль... когда ты один. Прости, что не могла сделать того же.

И вот опять она... делает меня уязвимым... заставляет чувствовать, словно мы в одно и то же время встречаемся и прощаемся.

— Не шевелись. — Я отнял ее руку от себя, поцеловал и только потом положил ей на талию. Отойдя от дивана, я снова сел на свое место.

Снова посмотрев не нее, я заметил на себе ее серьезный, обжигающий взгляд, и пока часть меня наслаждалась тем фактом, что она знала, тоже чувствовала, насколько глубокие и бездонные у нас сердца, другая часть меня не могла совладать с силой этой реальности, чтобы отвлечь и Эстер, и себя, чтобы мы были просто Малакай и Эстер, а не многовековые любовники. Но она заговорила раньше, чем я успел запечатлеть этот момент.

— Мы никогда не были на Титанике.

Она не спрашивала, потому что это был не вопрос. Она вспоминала, хотела она того или нет.

— Нет, — мягко ответил я, продолжая рисовать ее от ног до головы, потому что каждая деталь ее тела вросла мне в память... Я просто глазел на нее, не в силах с собой совладать.

— То есть я все еще могу винить Джеймса Кэмерона за свои рыдания всякий раз, когда я слышу My Heart Will Go On.

— И Селин Дион.

Она тихо засмеялась.

— Точно. Я несколько удивлена, что ты знаешь фильм или песню.

— Почему? — спросил я, проводя линию от ее ног к бедрам.

— Ты сказал, что огородил себя от мира, так?

—

Нет, — поправил я. — Я пытался. Это постоянная борьба с самим собой. Порой я не мог выносить тишину одиночества, потому выходил в мир, надеясь встретить тебя и справиться с этим. Я слышал твой голос и искал твое лицо в музыке, произведениях искусства, фильмах, пока меня опять не охватывал страх, и я снова не ограждал себя. Порой я был сосредоточен, но все же мир, в котором мы сейчас живем, не позволит избежать определенных вещей. Музыка звучит, пока ты ждешь лифт или просто идешь по улице. Подавляющую часть времени меня разрывало, я хотел больше, я боялся больше.

— Пока я... я ничего не помнила. — Она сдержалась, чтобы не зарыдать. — Почему я никогда не вспоминаю?

— Может, тебе и не нужно, — ответил я честно, рисуя ее плечи. — Может, это из-за меня. Мне не стоит вспоминать все. Но я вспоминаю, и это все портит.

— Или может это из-за меня, потому что мне нужно вспоминать побыстрее?

— И таких может, может, может до бесконечности, — улыбнулся я, глядя на ее ключицу, прежде чем вернуться к рисованию. — Мы можем строить догадки и размышлять, но это не отменит того факта, что я помню, а ты забываешь. Так оно есть и так оно бу...

Я замер, крепче сжав карандаш.

— Так оно будет в следующий раз? — закончила она за меня, а я продолжил рисовать. — Вот что ты хотел сказать. Ты не веришь, что в этот раз все может быть по-другому?

— Ты все равно нашла меня, когда я пытался скрыться, и я влюбился в тебя, несмотря на свои попытки не любить тебя. И твои воспоминания возвращаются. Чтобы все стало по-другому, должно что-то измениться, а у нас ничего не изменилось.

— Малакай.

Я не ответил.

— Малакай, посмотри на меня.

Вздохнув, я взглянул на нее, и она улыбнулась сквозь слезы, которым не дала упасть.

— Я никогда не перестану в нас верить. Не смотри на вероятности и тоже верь. Обещай мне, обещай, что будешь верить — у нас на этот раз все получится.

Я не мог дать такого обещания, потому что не было во мне этой веры. Просто хотелось наслаждаться этими моментами. Нашими последними моментами.

— Обещай мне, — повторила она, и когда я снова не ответил, она поднялась и села передо мной на колени. Ее холодная рука коснулась моего лица. — Обещай мне, Малакай.

— Я обещаю.

— Еще раз. — Она прижалась лбом к моему лбу.

— Я обещаю, — сказал я, отложив в сторону планшет.

— Ее раз на удачу, и чтобы не было двойного отрицания.

Тихо посмеявшись, я положил руки ей на спину и притянул к себе, пока она не оказалась у меня на коленях. Я кивнул.

— Я обещаю... Я клянусь самой драгоценной вещью, которую ты отдала мне, что я верю.

Руками она обвила меня за шею и, почти коснувшись своим носом моего, сказала:

— Я знала, что ты страдаешь. Я даже знала, что ты влюблен в кого-то другого, и все равно я влюбилась в тебя. Я люблю тебя, Малакай Лорд. Страдать или не страдать, в прошлом или нет, зная или не зная, я все равно люблю тебя. Я хочу тебя.