Мальчик, Который Выжил
Шрифт:
Хель меня дери! А ведь мама права — я же Алхимик, ну, частично. У моего ядра ведь изначально структура Алхимии, это потом я ее под себя перековал. Получается, я могу что-то создавать? Алхимить, так сказать?
«Прикольно если так!» — подумал я и тут же ухмыльнулся.
«Ладно, с алхимией подожду. Пока лучше потренируюсь разрушать замки. Это и проще, и веселее».
Вскоре после пятого замка из коридора начинают доноситься голоса. Мама говорит с Матвеем, и её голос звучит растерянно, почти возмущённо:
— И вы хотите, чтобы мой сын жил рядом
Глухой, спокойный бас Матвея, с оттенком лёгкой иронии, раздаётся в ответ:
— Это пенопластовые мечи, Ваша Светлость. А медитировать с подобным себе очень полезно.
— С подобным себе?! — голос мамы становится резче, в нём слышится нотка негодования. — Мой сын не подобен этому чудовищу!
Матвей делает паузу, видимо, подбирая слова. Затем говорит твёрдо, с подчёркнутой учтивостью:
— Конечно, нет, Ваша Светлость. Простите за не совсем корректное выражение. Я имел в виду другое. Атрибутика у них одна и та же. Если он Разрушитель, то, как и вы с Герой, он найдёт с ним общий язык.
— Гера — зверь Алхимии. Она мирная. У этого существа же в природе заложено разрушать!
— Как и у вашего сына, — коротко замечает Матвей.
И, видимо, попадает не в бровь, а в глаз. Потому что после этих слов в коридоре воцаряется напряжённая тишина, словно мама взвешивает свои аргументы и решения. Я слышу едва уловимый вздох мамы, а затем звук шагов. Похоже, она уступила бородачу.
Вскоре становится ясно, что Матвей добился своего. Через несколько минут он появляется в дверях моей комнаты с серьёзным выражением лица и небольшой клеткой в руках.
Следом за воеводой в комнату входит мама. Её лицо сохраняет внешнее аристократичное спокойствие, но во взгляде читается волнение. Она задерживается у порога и задаёт вопрос:
— Он точно не опасен?
Матвей поворачивается к ней, его голос звучит уверенно, без малейшего колебания:
— Конечно! Ирина Дмитриевна, я ручаюсь, что это пойдёт во благо княжичу.
А сам княжич — то есть я — уже весь извожусь от нетерпения. Тяну шею, пытаясь разглядеть, что там скрывается. Ну же, давай уже, покажи!
Я чувствую Атрибутику Разрушения! Дай его мне! Дай!
— Вячеслав Светозарович, — просто и без обиняков говорит Матвей, ставя клетку на пол. — Это твой фамильяр.
С этими словами он ловко щёлкает замком, и дверца клетки с лёгким скрипом открывается, приглашая неизвестное существо выйти наружу.
Мы с Ксюней оба заглядываем внутрь.
— Об-ба-на! — одновременно выдаем.
Из клетки выскакивает… паук размером с мой кулак.
Но не простой паук. На первый взгляд — это булыжник на металлических ножках. Его каменное тело, словно выточенное из обсидиана, покрыто странными древними иероглифами. Я приглядываюсь и замечаю на поверхности камня вырезанную морду Анубиса. Вместо глаз у эхопаука сверкают два мелких обсидиановых камня.
— Его привезли из Египта, — объясняет Матвей, явно довольный своей находкой.
Оу-у-у. Теперь всё ясно. Египетские руины. Тамошние
Вообще, Некрос-Смерть и Разрушение постоянно ведут борьбу за древние усыпальницы. Если склепы достаются Некросу, то из глубин вылезает нежить: ожившие мумии, личи и прочая нежить, обвешанная проклятиями. А если территория попадает под влияние Разрушения, то руины сами становятся материалом для создания эхозверей. Эти создания несут в себе фрагменты погибшей цивилизации: её силу, её трагедию и её забытые тайны.
Каждый из этих процессов оставляет свой уникальный след. Некрос воскрешает мёртвых, а Разрушение превращает сами руины в живую, грозную память о том, что некогда существовало.
Я смотрю на паука и произношу дружелюбно:
— Пук! Ай-да сю-да!
Обтёсанный булыжник на металлических ножках замер, будто обдумывая мою команду. Пришлось поманить его лёгкой волной Разрушения, и только тогда он двинулся с места. Его шаги были осторожными, почти неуверенными, но всё же он двигался в мою сторону.
«Ну-ка, посмотрим на твою походку»— думаю я, пристально наблюдая за носителем моей Атрибутики.
Паук приближается медленно, словно изучает обстановку. Его тонкие металлические ножки издают лёгкий, едва слышный звон, касаясь пола. В его движениях читается неуклюжесть, свойственная тем, кто только начал осваивать свои возможности. Маленький эхозверь, почти новорожденный. Прямо как я.
Хотя назвать его просто пауком — это было бы оскорблением.
Радостно машу рукой и, не сдержав любопытства, протягиваю руки, чтобы взять фамильяра. Но едва мои пальцы касаются его, я понимаю, что руки-то у меня еще неловкие и слабые. А булыжник оказывается на удивление тяжёлым. Стараясь удержать его, я неловко переступаю с ноги на ногу, но паук всё равно выскальзывает и глухо шмякается на пол.
— Ах мляха… Изфини! — удрученно выдыхаю я, приседая рядом.
Но фамильяр, кажется, даже не обиделся. Крепкий эхопаук, как камень. Да он и есть камень. Обломок древних пирамид.
Он тут же ловко перебирает своими металлическими ножками, поднимается на них и, слегка наклонив обсидиановое «тело», смотрит на меня своими сверкающими глазами.
— Ден-Ден! — радостно объявляю я, нарекая его в честь моего ручного гигантского скорпиона Деннахана. Полностью такое имя сейчас не выговорю, так что пока пусть будет просто «Ден».
Да, это имя ему точно подходит.
Паук внимательно смотрит на меня, будто бы раздумывая, подходит ли ему моё наименование. Но спустя мгновение он качает туловищем, словно соглашаясь. Его ножки издают лёгкий звон, когда он делает шаг ко мне.
Тем временем Ксюня, заметив фамильяра, сначала застыла на месте, словно не веря своим глазам. Но стоило Дену приблизиться, как она испуганно взвизгнула. Её лицо мгновенно исказилось выражением ужаса: широко раскрытые глаза, приоткрытый рот и дрожащие губы.