Мальчик с Голубиной улицы
Шрифт:
Сразу же за белой аркой сосновая аллея уходила в бесконечную даль неба, и по ней можно было подняться к розовым, летящим, как счастье, облакам.
Сосны, освещенные солнцем, стояли отлитые из чистого золота. Говорили, что здесь все деревья посажены царями: было древо Екатерины Великой, и Александра I, и Николая II, и даже Наполеона.
Величавая и незнакомая, пугающая тишина обняла нас.
— Бога нет! — для храбрости закричал Микитка.
— Бога нет, бога нет! — закричали мы, отчаянными голосами разрушая заколдованность.
Хрустел
В это время что-то треснуло вверху, с шумом пронеслось сквозь ветви и упало в высокую траву.
Несколько минут мальчики стояли в оцепенении. Потом Микитка на цыпочках пошел в ту сторону.
— Гляди! — закричал он.
В траве лежала крупная сосновая шишка. Она переходила из рук в руки, теплая, смолистая и тяжелая, как граната. Руки от нее стали липкими и пахли смолой.
— Дай, я понесу, — попросил Котя.
— Это еще как сказать, — ответил Микитка.
— Меняю, — сказал Котя и вынул из кармана дымчатое стеклышко.
— А ну, покажь!
— Нашел дурака. Дай шишку.
Из рук в руки, как послы, передавали они друг другу свои сокровища. И сначала Микитка, а потом все по очереди смотрели в синее Котино стеклышко, и весь мир становился синим, угрюмым, с пороховыми облаками. Казалось, вот грянет гром — и начнется война.
Мы вышли на тенистую каштановую аллею. Из травы прямо в глаза сверкнул золотисто-агатовый каштан.
— Чур, мой! — первый крикнул Котя и брюхом кинулся на землю, прикрывая каштан.
— Чур, мой! Чур, мой! — закричали со всех сторон мальчики, ползая по земле. А потом уже и кричать перестали и жадно, молча набивали каштанами свои карманы.
Открылась липовая аллея, вся золотистая, светоносная. И падали, падали маленькие золотые листики.
А за липовой аллеей была дубовая — сумрачная, почти черная, как пещера. Она встретила нас сдержанным, грозно предупреждающим шепотом.
— Чур, мой! — опять завопил Котя и поднял с земли бронзовый, с зеленой шляпкой желудь.
— Чур, мой! Чур, мой! — закричали мальчики и постепенно стали выкидывать каштаны и вместо них набивать карманы, а потом и картузы тяжелыми, как патроны, желудями.
Неожиданно мы вышли из темной аллеи на широкую, светлую, солнечную поляну, окруженную розовыми березами.
— Вольно! Ра-зой-дись!
Мальчики закричали «ура», разбежались по поляне, исчезая в высокой траве.
И громадные медные сосны, и неожиданно белые беседки на зеленых полянах, и зелено-мшистые скалы с низвергающимися по ним, радугой сверкающими на солнце водопадами, и лесной запах земляники — все слилось в одно радостное, восторженное ощущение жизни в ином, счастливом, сказочном мире вечного веселья.
Среди деревьев то здесь, то там, пугая нас, мелькали беломраморные фигуры, которые казались окаменевшими бывшими обитателями парка.
Однорукий Геркулес с белыми глазами и отбитым
— Здоров, черт! — сказал Микитка.
От графского замка остались одни колонны. Замок был разрушен и зарос крапивой. Когда мы подошли и стали громко разговаривать и свистеть, из развалин вылетела большая черная птица, перелетела на дерево и оттуда горящими глазами стала смотреть на нас.
— Киш! Киш! Пошла! — кричали мальчики. Но птица не двигалась с места, она хлопала глазами, разворачивала и складывала крылья, продолжая смотреть на нас.
А солнце стояло на самой середине выцветшего неба, и горячий воздух застыл. С елок, шурша, сыпались сухие рыжие иглы, и от этого шуршания казалось еще суше и жарче.
Мальчики устали от ходьбы и солнца, от величавой этой тишины и присели в мягко шумящей тени старых вязов, где росли огромные темно-зеленые папоротники. От них властно веяло вечностью.
И вот из-под папоротника, как из-под зонтика, появилась улитка. Она медленно, с усилием тянула себя и свой костяной дом. Странно, что она не чувствовала, как жадно на нее смотрели.
— Это королевская улитка, — шепотом сказал Котя. — Видишь, рога какие!
И все с почтением посмотрели на высокопоставленную улитку. Но она ползла так медленно, так, казалось, нарочно, назло медленно, что не хватало терпения.
Микитка сорвал былинку, тонкую, засохшую былинку, и тронул ее рога. И королевская улитка, как все маленькие, простые, серые, будничные улитки, вздрогнула всем студенистым телом и сразу же спряталась в свой костяной дом.
— Не трогай, нельзя, бог накажет, — сказал Котя.
— Авось, — отвечал Микитка.
Он легко, как на крыльях, перелетел через овраг и на той стороне, спружинив, пулей полетел дальше.
— Раз! Два! Три! — закричал Котя, как мельница все быстрее и быстрее размахивая руками, и, намахавшись наконец, сел, съехал в овраг, а затем, цепляясь за кусты, пополз вверх. — И я тут, — сообщил он. — Видел, как я здорово съехал?
Между деревьями оловянно светилось озеро, и в нем мрачно, уходя в глубину, беззвучно, бездонно стоял заколдованный лес. Вот сейчас выплывет водяной с длинной зеленой бородой, заворочает глазами под косматыми зелеными бровями и что-то скажет, убедительное и страшное.
Но вместо водяного из этого мертвого леса, грудью рассекая зеленые волны ряски, выплыла похожая на белое облако сказочная птица.
Я никогда не видел такого чуда, но я столько слышал о красоте графини, что решил, будто это именно она в ночь, когда мужики подожгли имение, превратилась в белого лебедя.
— А она была красивая? — спросил я.
— Кто? — сказал Микитка.
— Та графиня?
— Старуха, баба-яга, — отвечал Микитка.
Но нас уже ожидало новое чудо — на горе открылся стеклянный дом, полный солнца и густой зелени.