Мальчик с короной
Шрифт:
Теперь перо скользило легко: «Так тебе, супостату, ярыге, закон не писан, неведомы не только пречистый господь наш, по и Перун с Даждь-богом языческие, которые тебе, конечно, суть ближе есть. За что побил многих человеков, столь безвинных? Не открыл тучные закрома свои пред голодными? Брата погубил от зависти к славе его? От доброты и кротости идущей».
Акакий поставил точку. «А, бог с ним, с отцом игумном! Приму любую казнь, любое покаяние с радостью, — подумал он. Не могу — буду писать!»
«А дочь свою,
Внезапно дверь в келейку отверзлась… Нагнув бычью голову, в помещение шагнул Тур Всеволод.
— Сколь листов писало? — спросил князь.
— Десять… — едва слышно ответствовал Акакий.
— Дайка-ся мне поглядети…
Акакий, закрыв глаза, передал все листы. Некоторое время стояла тишина, князь по-деловому осматривал рукопись. Губы шевелились и с трудом складывались для чтения.
— Заглавные буквицы золотом обведи, — бросил он ждавшему смерти Акакию и, грузно поворотясь, шагнул вон. В руке же Акакия неизвестным образом очутилась маленькая серебряная гривна.
Писал Акакий и на следующий день.
Гонец
Весенней, размытой ручьями дорогой, весело разбрызгивая лужи, скакал к городу всадник. Прыгал в седле, шлепал коня ножнами, то за копье хватался, то круги и восьмерки в воздухе саблей свистел.
Так комом и вкатился он в городские ворота, цветастый и грязный, как ковер, — красивый, страшный и богатый взятой на меч добычей.
Завертелся на площади, зашвырял грязью с копыт глухие заборы, закрытые ставни и, глянув с бешеной гордостью в затаившийся княжеский терем, крикнул:
— Ждите гостей московских!
После свистнул по-разбойничьи — и след его простыл…
Город испугался и решил воевать. Завалили кое-какой дубовой мелочью ворота, понатаскали камней на ветхие стены, заварили смолы.
Молодой князь (двенадцатый по точному счету сын великого князя, давно почившего, а перед тем успевшего разделить все города) вошел в амбар и отомкнул клеть с оружием.
На свет вынесли штук двадцать мечей, мятые щиты, копья и странный, весь в иероглифах, китайский доспех старого князя. Оружие сильно поржавело — медный доспех был зелен как огурец.
К куче оружия подбежало несколько пыльных дворовых собак. Высунув языки, понюхали
Высунулась из оконца, почуяв неведомым образом смятение, глухая бабка и, улыбаясь, закланялась князю, крестясь. Явился петух и лениво потоптал у кучи курицу.
Заголосила где-то близко баба, налетел ветерок и беззвучно дернул веревки колокольцев на звоннице, хрюкнул тощий зимний поросенок, пахнуло из рыбной слободы гнилью, тоскливо прогудел из-под земли забытый в дальнем подвале потешный медведь.
Князь сморщился, махнул рукою и ушел назад, в терем.
Всадник, выскочив из тесного и убогого, как ему показалось, городка поспешил воротиться назад. Он чувствовал себя песчинкой, временно вдруг отделившейся от огромной горы, и потому был немного неспокоен и рвался вновь соединиться с ней. Мысль, что он принадлежит к огромному московскому войску, гордо кружила ему голову. «Сколько городов великих и малых уже присоединено к Москве… Как силен наш князь!» — с невольной дрожью думал всадник.
Тем временем в городе поняли всю бесполезность сопротивления. Правда, некоторые из особенно грозных и выпивших кричали: «Не дадимся Москве! Чем наш князь хуже?!» Но давали бабам увести себя со стен. Торговые люди, подумав, даже обрадовались — под московским князем жить прибыльнее. Посовещавшись, испекли хлеб и собрали соль для встречи. На городок как бы вдруг брызнул кто-то живой водой — все зашевелилось, заворочалось, вскочило на ноги и понеслось.
Загрохотали телеги, запылали печи, засияли свечи в церквушке, заиграл рожок, и всем в голову пришла та же мысль, что и всаднику. Почувствовали все и то же нетерпение, и желание скорей соединиться.
Тем временем гонец прибыл в войско и поспешил попасть к Великому князю. Несколько одетых на восточный манер слуг встретили его у дверей, обезоружили и передали дальше. Следующие слуги накинули на него парчовый кафтан и подтолкнули к золоченой дверце.
Дверца раскрылась, гонец упал на колени и доложил Великому князю содеянное. Тот улыбнулся и небрежно пошевелил на ковре ногой. Гонец вздрогнул и, смутно чувствуя какое-то неудовлетворение, молча попятился назад. Глядя ему вслед, князь зевнул и сказал:
— Бог с ним, с братцем, пускай пока живет, мне его город и так со временем достанется…
Феникс
В густой тени от обуглившейся городской ограды, примяв несколько сочных августовских лопухов, расстегнувшись, распоясавшись и тяжело отдуваясь от душной предвечерней жары, сидели двое мужиков. Впрочем, они были воины. Длинные мечи лежали рядом. Под задницами — круглые щиты. В руках захвачен шлем с чистой водицей.
Прихлебывают, фыркают, разговаривают.