Мальчишка с бастиона
Шрифт:
Нода вдруг остановился. Нижняя губа недовольно выдвинулась вперёд, - он бросил на Кольку недоумевающий взгляд, а затем, уставившись куда-то в сторону, опустошённым голосом спросил:
– С чего это ты?
Колька растерялся. Нужно бы объяснить, что это замечательно, если Нода своим сухим инструментом сумел вызвать такие неожиданные виденья, но Колька молчал.
Ему стало не по себе при виде обиженного лица учителя…
Иван медленно снял с шеи тонкий ремешок и поставил барабан перед мальчиком.
– Ладно, я учить тебя хотел, а не себя показывать, - сказал он, как ребёнок,
Мальчишка набросил на шею ремешок и быстро взял палочки.
– Не так берёшь! Вот, гляди: палец сверху… вот этак… и ближе. Вот…
– Дядя Иван, - хоть с опозданием, но всё же решился Колька, - вы не гневайтесь, я так, я припомнил Маланью… Тётка, жил я у неё…
– Будет! Я и не в обиде ничуть. Брось ты!
Ивану вдруг стало стыдно, что так глупо надулся.
Он подсел ближе и, взяв Колькины кулачки, цепко державшие палочки, в свои сильные ладони, звонко выкрикнул:
– Побудку!
– Та-та-та, та-та-та!
– радостно застучали мальчишеские руки, управляемые Иваном.
– Та-та-та, та!..
– Сильнее! Загибай резче. Вот так! Хорошо, хорошо!
– разошёлся учитель.
Колька, поддаваясь ритму слов и прищелкиванью пальцев флотского барабанщика, не понимая сам, как это получается, звонко выбивал знакомый сигнал,..
А наверху Тимофей и Евтихий Лоик, отметив, что Нода закончил, «а теперь подмастерье зацарапал», пересели на банкет.
– А то уж больно рассвистелись французские «лебёдушки», - говорил, посмеиваясь, Евтихий, - ишь ты, перепужались барабану. Это ветер до них донёс. Решили, видать, что мы в атаку полезем.
– Да это они так, для острастки, - отвечал Тимофей.
– Пуль им не жаль, не то что нам, - вот и балуют.
– А Николка-то твой, Николка - не дурно бьёт, а?!
– прислушался Евтихий.
– Да где там - не дурно! Неслух он. Всё не в такт чешет. Слышь?
– Тимофей засмеялся.
– Вот нахале-нок, и не остановится!
– Ну, ты уж больно строг, построже Ивана, - заступился старый бомбардир.
– Да тот за своим барабаном так заскучал, что всё простит, лишь бы слышать дробь-то, - Тимофей снял сапог и начал перематывать портянку, - а Николка неслух, точно. Это у него от мамки нашей. Она песни любила, а сама петь не умела - тут он весь в неё! Хотя и обличьем тоже на Катерину мою схож. Да что говорить, ты же её знал, Евтихий…
– Знавал… - задумчиво протянул Лоик.
– Чудная была девка, и жена добрая, видать, была. Да мало лет отпущено ей сверху…
– Хлеба да молока мало, лишь забот богато, - пробурчал Тимофей.
– Может, и так, да что перед тем поделаешь…
Евтихий умолк. От нахлынувших сумрачных мыслей ещё одна морщинка легла на лоб и затерялась среди подобных им вех времени. Заскорузлые пальцы старого матроса шевелились, словно выискивая подходящие слова.
– Н-да… однако сдал ты за последнее время, Тимка.
Лоик назвал Тимофея «Тимкой», как тогда, когда впервые увидел кудлатого красавца на «Селафаиле». Евтихий был уже опытным матросом, а Тимка, кроме житомирской мелководной речушки со странным названием Тетерев, и воды настоящей не нюхал.
Был он не по годам молчалив и серьёзен. Разгульных матросов
«Да так ты, браток, и не женишься никогда, - часто говаривал ему Лоик, - али в деревне каку зазнобу оставил?»
Тимофей на это ничего не отвечал и только краснел. Но однажды он разговорился и поведал старому матросу не то быль, не то легенду про свои родные житомирские края. …Давно, говорят, это было. Монголы да татары поработить нас хотели. Плакала земля горючими слезами под ногами шайтанов. Повытоптали супостаты всё живое да потравили. А кто не хотел помереть, попрятался за высокими каменными стенами да теремами. Но и камень не мог никого спасти. Прослышал однажды монгольский хан, что князь Чацкий держит при себе девушку неописуемой красоты, и решил её захватить. Огромное войско окружило замок князя. Увидел Чацкий, что не совладать ему с силой несметной. Тогда он подхватил свою красавицу, сел на лихого коня и как ветер помчался вперёд. Однако конь княжеский скоро стал уставать, тяжело ему было нести на себе двойную ношу. А монголы на своих сытых, лёгких лошадёнках по пятам несутся, вот-вот настигнут. Впереди огромная скала нависла над речкой Тетерев. Не раздумывая, князь повернул прямо на скалу, и конь, словно птица, взлетел на вершину. Дальше дороги не было. Приближались монголы.
Тогда князь привстал на стременах, прижал к сердцу свою красавицу и гикнул так, что деревья вокруг все ему поклонились. Храбрый коныеделал рывок, вместе с седоками сорвался со скалы и разбился о камни. С тех пор зовут эту скалу утёсом Чацкого…
Вот, что значит любовь…
Понял тогда Евтихий: живёт в этом деревенском парне мечта о настоящей любви. И такая любовь пришла. Однажды Тимофей с Евтихием были в увольнении. Когда они уже возвращались на корабль, то услышали какие-то крики. Матросы кинулись на шум и увидели мечущуюся в испуге девушку. Она показывала в сторону одинокого домика, стоявшего на пригорке. Матросы увидели, что тот покосился на одну сторону и вот-вот рухнет. Тимофей бросился к домику, подпёр его спиной, а Евтихий заскочил в избёнку и вынес иссохшую больную женщину, мать девушки.
– Всё, - благодарно глядя на Тимофея, сказала дочь, - спасибо…
Но Пищенко не отходил от дома.
– Вещи выносите!
– прохрипел он, продолжая подпирать стенку.
Девушка с Лоиком стали поспешно выносить во двор немудрёный скарб. Когда был спасён последний продавленный стул, Тимофей поспешно отскочил от стены. Дом, словно нехотя, наклонился и рухнул, подняв столб пыли.
Девушка подошла к Тимофею, хотела что-то сказать, но не находила слов. Тогда она просто поцеловала его в измазанную потную щёку…
Потом Тимофей помог восстановить хату, мать умерла, а он и Катерина обвенчались.
Крепко полюбили друг друга. Да не долго длилось счастье… Вот только Колька и остался в память о тех годах…
– Да, стареем мы с тобой, Тимка, - повторил Лоик и удручённо добавил: - После тебя хоть память человеческому роду останется, а я… - и он махнул рукой.
К ним подошёл паренёк в лихо заломленной мичманке. В руках у него были какие-то планочки, катушка, кусок бычьего пузыря.
– Где мне Николку Пищенко сыскать?