Мальчишка с бастиона
Шрифт:
Лил густой и тяжёлый дождь.
Шёл пятый день бомбардировки. Впрочем, счёт времени давно уже был потерян, как и счёт убитым и раненым. Пятый день ада, пятые сутки бессонницы. Густые чёрные тучи, не успевавшие рассеяться даже за ночь, повисли над городом. Бастионы задыхались от гари, глохли от разрывов.
С утра завалило насыпи у четвёртого и пятого орудий, и вот уже второй час как группа матросов во главе с унтер-офицером Белым тщетно пытается восстановить укрепление.
Белый подозвал Кольку и что-то прокричал ему на ухо. Тот бросил наземь пороховой мешок и стремглав помчался в глубь бастиона. Унтер-офицер натянул потуже фуражку, подбежал к работавшим и быстро проговорил:
– Послал за сапёрами. Не унывай, братцы!
– Хранцуз ще упрямства нашего не понял, - прохрипел какой-то матрос, с остервенением работая лопатой.
– Инакше давно б заткнулся!
– Точно говоришь, - в тон ему пробасил Белый, - в камень стрелять - только стрелы терять!
– Ложись!
– вонзилось в гул.
В трёх метрах от них плюхнулось ядро. На головы посыпались какие-то щепки и горячие комья земли.
Быстро вскочили на ноги. Не поднялся лишь матрос с хриплым голосом. Перевернули на спину.
– Кончен, - сказал Белый, - вот ещё прибыль… - Он снял фуражку и привычно перекрестился.
Матроса унесли в блиндаж. Там у стены горела свеча, маленький образок сонно и равнодушно смотрел на убитых, лежавших в ряд под грязными разорванными шинелями.
Их никто не отпевал. Некому было и некогда.
Мимо прокатили полевую пушку. Это подкрепление из третьей артиллерийской бригады. Лошадь убило ещё у Язоновского редута, а орудие подтаскивал расчёт. К артиллеристам подбежал Иван Нода.
– Сюда давай!
– он указал в центр батареи.
– Есть приказание доставить лейтенанту Забудскому, - послышался в ответ тонкий голосок.
Иван обернулся и только сейчас увидел молоденького прапорщика, сопровождавшего орудие.
– Я и есть от Забудского, ваше благородие, - отчеканил Нода, - батарея-то перед вами!
У прапорщика мгновенно покраснели кончики ушей. Он подошёл к артиллеристам и, стараясь говорить голосом погрубее, велел вкатывать пушку. Иван приналёг тоже, и орудие двинулось к полуобрушенному траверсу - боковой насыпи. Молоденький прапорщик, то и дело спотыкаясь, шёл за ними, и его испуганные глаза, как он ни старался, готовы были выпрыгнуть из-под щегольского козырька фуражки. Нода, выкрикивая что-то ободряющее, искоса поглядывал назад, на прапорщика. Ему было не больше шестнадцати лет.
То тут, то там лопались ядра и трещали, взрываясь, картечные снаряды. Нода успел заметить, что у второго орудия кого-то укладывают на носилки. «Неужто Евтихия?» - ёкнуло в груди. Но в ту же минуту
– Евтихий! Подуй на дым-то: усов твоих не разгляжу!
Тот, смеясь, что-то прокричал в ответ, но его уже не было слышно: пальба резко усилилась. В воздухе засвистело, заклокотало, зашипело.
Быстро подогнали орудие к валу и установили лафет. Нода возвратился к Забудскому (тот стоял у мортиры Тимофея Пищенко) и доложил, что ещё одна пушка из третьей бригады на линии огня.
– Спасибо за службу!
– быстро сказал лейтенант и указал пальцем на мортиру: - У Тимофея прислуги в обрез - побудешь здесь!
– Есть оставаться здесь!
– гаркнул Нода. Схватив банник, он бросился к отстрелявшему только что орудию.
Ствол дымился, несло теплом, как от загнанной лошади. Упираясь одной ногой в насыпь, а другой стоя на лафете, Иван быстро чистил дуло мортиры.
– Николку не встречал?
– торопливо спросил его Тимофей.
– Вниз умчался, от Белого, - ответил Иван и ухватился за канат, помогая подтянуть орудие к амбразуре.
Раздалась команда, мортира, ахнув, выплеснула свою огненную начинку. И снова утонула в густом тумане.
Забудский, стоя на валу, видел, как взорвавшийся снаряд разрушил насыпь французской траншеи метрах в пятистах от бастиона. Эти подступы из третьей своей параллели французы прорыли сегодняшней ночью. Стараясь подвести траншеи как можно ближе для решительного броска из них, французы спешно возводили земляное прикрытие, которое снова и снова разбивали русские ядра. Борьба против этих траншей решала, в конечном счёте, быть или не быть штурму.
К батарее быстрым шагом подходила группа солдат рабочей роты. Среди них было и несколько не военных: какой-то старик, две женщины, подростки. Они шли, словно на штурм, - с лопатами и кирками наперевес. Забудский видел, как, размахивая палашом, упруго ступал впереди поручик Дельсаль, Алексей Петрович Дельсаль, с которым он успел так сдружиться за последние месяцы. Правая рука сапёрного офицера была на перевязи, мундир в нескольких местах разорван, фуражка потеряна или оставлена где-то. «Помоги тебе бог!
– мысленно пожелал ему лейтенант, - и спасибо за помощь».
Через минуту подкрепление было уже возле разрушенного вала. Колька, пригибаясь, потащил к центру батареи оставленный у бреши пороховой мешок. Слезились глаза, в ушах звенело и ныло. Дымились обгорелые пыжи, была бурой вода в свежих воронках.
Не слушались пальцы - мешок поминутно выскальзывал.
Кто-то, подошедший сзади, вырвал груз из Колькиных рук, взвалил его себе на спину. Подняв голову, мальчишка увидел Федота, возницу, старого своего знакомого, и с благодарностью улыбнулся. Тот бросил: