Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов
Шрифт:
Ко второму завтраку он шел с нетерпением, которое, конечно, объяснялось не только тем, что он проголодался; как только он убедился, что хозяйка не выйдет, он почувствовал сильное разочарование.
— Наверное, «белая» ночь, — пояснил Дик гостю и прибавил некоторые подробности по поводу того, что Грэхем уже знал от Берта: о ее врожденной бессоннице. — Верите, мы уже были женаты несколько лет, прежде чем я увидел ее спящей. Конечно, я знал, что и она спит, как все, но сам я никогда ее спящей не видел. Мне пришлось видеть, как она трое суток не смыкала глаз и все же была такая же бодрая и приветливая, как всегда,
Утром приехал новый гость, некто Доналд Уэйр, с которым Грэхем встретился за завтраком. Со всеми остальными он, по-видимому, был хорошо знаком и в Большом доме бывал, вероятно, часто. Из разговоров Грэхем понял, что он скрипач, несмотря на свою молодость, хорошо известный по всему Тихоокеанскому побережью.
— Он влюблен в Паолу, — сообщила Эрнестина Грэхему, выходя с ним из столовой. Тот только поднял брови.
— Но ей это безразлично, — засмеялась Эрнестина. — Это случается с каждым, кто сюда попадает. Она уж привыкла. У нее премилая манера не обращать внимания на все эти страсти; она весело проводит время, находит удовольствие в обществе своих поклонников и впитывает в себя все, что в них есть лучшего. А Дика это забавляет. Вы не пробудете здесь и недели, как и с вами произойдет то же. А если нет, мы будем сильно удивлены; да к тому же, чего доброго, вы и Дика обидите. Он считает, что это неизбежно. А если влюбленный муж, который гордится своей женой, привык к такому положению, то согласитесь, что его должно глубоко оскорбить, если ее не оценят по достоинству.
— Ну, уж если так полагается, то, видно, придется и мне влюбиться, — комически вздохнул Грэхем. — Не люблю я делать то, что делают все, но раз у вас такой обычай, что ж — надо покориться! Хотя нелегко это, когда меня окружает столько милых девушек.
Продолговатые серые глаза Грэхема засветились при этих словах таким юмором, что Эрнестина невольно на них загляделась, но вдруг спохватилась, сконфузилась и опустила голову, сильно покраснев.
— Вы помните маленького Лео, юного поэта, — затараторила она, с явным усилием поборов свое замешательство. — Он тоже без ума от Паолы; я сама слышала, как Аарон Хэнкок подтрунивал над ним из-за какого-то цикла сонетов, и нетрудно догадаться, откуда взялось вдохновение. А Терренс, знаете, ирландец, он тоже влюблен, только в меру. Одним словом, все решительно. Но разве можно их за это винить?
— Да, конечно, она этого стоит, — пробормотал рассеянно Грэхем. Он ощущал смутную досаду на то, что этот безалаберный эпикуреец-анархист, этот ирландец, помешанный на происхождении алфавита и гордящийся своим положением праздношатающегося нахлебника, смеют быть хотя бы и втихомолку влюбленными в маленькую хозяйку. — Разумеется, она достойна всеобщего поклонения, — продолжал он, уже более спокойно, — насколько я ее разглядел, я согласен, что она существо исключительное и в высшей степени обаятельное.
— Она моя сводная сестра, — сообщила Эрнестина, — хотя никто бы не сказал,
— Кисанька, кисанька, — прошептал Грэхем.
Хорошенькая блондинка взглянула на него с полным недоумением, по-видимому, совершенно озадаченная таким неуместным тоном.
— Нехорошо, котенок, коготки выпускать, — шутливо укорил он ее в ответ на ее вопрошающий взгляд.
— Ах, вот что! — воскликнула она. — Вы думаете, что я из зависти? Да ничего подобного! У нас здесь все запросто, всем известно, сколько Паоле лет, и сама она этого не скрывает. А мне восемнадцать — вот вам. А теперь, в наказание за ваши низкие подозрения, признайтесь: вам сколько?
— Столько же, сколько и Дику, — с готовностью ответил он.
— Значит, сорок, — рассмеялась она торжествующе. — А купаться не пойдете? Вода будет страшно холодная.
Грэхем отрицательно покачал головой.
— Я поеду верхом с Диком.
Как и полагается в восемнадцать лет, она не смогла скрыть своего разочарования, и лицо ее потемнело.
— Ну уж, — негодовала она, — опять эти вечные зеленые удобрения или земляные работы, или бесконечные фокусы с орошением.
— Но он как будто говорил, что мы пойдем купаться в пять часов.
Она мгновенно просияла.
— В таком случае мы встретимся у бассейна, вероятно, в той компании. Паола также собиралась купаться в пять.
Они разошлись под сводом длинной галереи, а оттуда он пошел к себе в башню переодеться; вдруг она его окликнула:
— Мистер Грэхем!
Он послушно обернулся.
— В сущности, вы нисколько не обязаны влюбляться в Паолу; это я только так сказала.
— Хорошо, я буду очень остерегаться, — обещал он торжественно, хотя глаза его заискрились предательским смехом.
И все же, оставшись один у себя в комнате, он не мог не сознаться себе, что обаяние Паолы Форрест уже незаметно коснулось его нежными щупальцами и он весь точно обвит ими. Он не скрывал от себя, что охотнее поехал бы кататься верхом с ней, нежели со своим старым приятелем Диком.
Выйдя из дома и направляясь к длинной коновязи под старыми дубами, он жадным взглядом искал хозяйку. Но здесь был только Дик, а при нем конюх; в тени било копытами несколько оседланных лошадей, и он не сразу потерял надежду. Но они уехали одни. Дик указал ему на лошадь Паолы, резвого гнедого кровного жеребца, оседланного по-австралийски со стальными стременами, двойным поводом и с одним несложным мундштуком.
— Я ее планов на сегодня не знаю, — сказал он, — она еще не появлялась, но, во всяком случае, купаться она будет. Там мы с ней и встретимся.
Хотя поездка доставила Грэхему большое удовольствие, но на часы он смотрел часто, чтобы убедиться, далеко ли до пяти. Овцам настало время ягниться, и Грэхем с Диком проезжали одно огороженное для овец поле за другим, часто соскакивая с лошади, чтобы поставить на ноги чудесных, совершенно шарообразных мериносовых овец, породы шропширов или рамбулье, являвших собою классический образец произвольного подбора их человеком: упав на спину, они сами не умели стать на ноги и беспомощно дрыгали всеми четырьмя ногами.