Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов
Шрифт:
Она весело рассмеялась. Засмеялся и мистер Хеннесси, а Дик продолжал:
— Вы посмотрите на эту кобылу. Мы были убеждены, что Паола не права. А вы теперь посмотрите на нее! Она случила старую породистую кобылу, которую мы хотели выставить за негодностью, с великолепным жеребцом — получилась кобылка; опять спарила ее с чистокровным, а их жеребца опять с той же. И все наши предсказания полетели прахом. И посмотрите на него: ведь он побьет мировой рекорд как пони для игры в поло. В одном только мы перед ней не преклоняемся: она не допускает никакой женской сентиментальности при своем подборе. Очень уж она хладнокровна, никакого раскаяния не чувствует, когда приходится выбрасывать нежелательных и выбирать то, что ей нужно. Но мастью она еще
— Он поправился, — ответила она. — Спасибо мистеру Хеннесси.
— Серьезного ничего, — добавил ветеринар, — у него было просто что-то с желудком, а конюх перетрусил.
Глава XIII
По дороге к бассейну Грэхем разговаривал с маленькой хозяйкой, держась от нее настолько близко, насколько позволяли ему козни Франта. А Дик с Хеннесси опередили их, углубившись в деловой разговор.
— Меня всю жизнь преследует бессонница, — говорила она ему, щекоча Франта шпорой, чтобы укротить новое поползновение к сопротивлению. — Но я рано научилась не распускать нервов и не поддаваться унынию. В сущности, я уже с детства извлекла себе из такого состояния пользу и даже удовольствие. Так только и можно было преодолеть врага, от которого, я знаю, мне не избавиться. Ведь вы, наверное, умеете побеждать подводное течение?
— Да, потому что раз навсегда решил, что с ним бороться нельзя, — ответил Грэхем, глядя на ее порозовевшее лицо, на котором от постоянной борьбы с неугомонным конем бисером проступили крошечные капельки пота. «Тридцать восемь лет! Не преувеличила ли, не соврала ли Эрнестина в самом деле! Паоле Форрест и двадцати восьми не дать. Кожа у нее совсем нежная, прозрачная, как у очень молоденькой девушки».
— Вот именно, — продолжала она, — бороться с подводным течением нельзя. Надо просто поддаться ему, не перечить ему и пытаться выйти на воздух вместе с ним. Этому фокусу меня научил Дик. То же и с бессонницей. Раз царство сна для меня заперто, раз я взволнована, возбуждена сильными впечатлениями, то я вполне сознательно отдаюсь бессоннице и тогда быстрее впадаю в бессознательное состояние. Я заново переживаю все пережитое за день, только подхожу к событиям с новых, самых разных сторон.
Вот возьмите, например, вчерашнее плавание на Горном Духе. Прошлой ночью я будто снова пережила все это. А затем я пережила то же в качестве зрителя, как бы глядя на все глазами моих сестер, вашими, глазами ковбоя, а главное — Дика. А затем я стала рисовать себе разные картины на ту же тему со всех точек зрения и раскрашивала их, выбирала им рамы и развешивала, а затем рассматривала их, как случайный посетитель, которому они бы подвернулись впервые. И я нашла себе множество зрителей, начиная с кислых старых дев и юных школьниц вплоть до юношей-греков, живших тысячи лет назад.
Потом я все это переложила на музыку. Разыграла ее мысленно на рояле и угадывала звуки ее в симфоническом и духовом оркестре. И сама пела, и слова песни придумала, эпические, лирические и комические и в конце концов уснула, даже не заметив, как уснула, а проснулась уже около полудня. Последний раз я слышала, как часы бьют шесть. А в лотерее сна я выигрываю так редко, что шесть часов непробудного сна для меня очень много.
Пока она рассказывала, Хеннесси уже успел обо всем переговорить и съехал на боковую дорожку. Дик Форрест остановил лошадь и поджидал жену.
— Хотите пари, Ивэн? — спросил он.
— Вы мне раньше скажите условия, — сказал Грэхем.
— На сигары — пари на то, что вам не догнать Паолу под водой в течение десяти минут, — ну, нет, пяти, потому что, я помню, вы пловец неплохой.
— Дай ему побольше шансов, Дик, — воскликнула Паола великодушно. — Десять минут — для него утомительно.
— Ты его не знаешь, — отшутился Дик. — И не ценишь моих сигар. Он пловец
— Пожалуй, и мне придется призадуматься. А вдруг он нанесет мне смертельный удар, прежде чем я успею тронуться в путь. Расскажи-ка про его подвиги и победы.
— Вот тебе один эпизод, о котором на Маркизских островах говорят и сейчас. Это было во время страшного урагана 1892 года. Он проплыл сорок миль, плыл непрерывно сорок пять часов; только он да еще один туземец добрались до земли; а были все туземцы, канаки, белый он один и перещеголял всех: утонули все до последнего.
— Но ты сейчас только сказал, что с ним еще кто-то был, — перебила Паола.
— Женщина, — ответил Дик. — Канаки все утонули.
— А женщина белая? — допрашивала Паола.
Грэхем быстро взглянул на нее и, хотя она и обратилась к мужу, обернулась к нему, ее вопрошающие глаза прямо и открыто встретились с его глазами.
Он выдержал ее взгляд так же прямо и ответил:
— Она была канака.
— Но не простая канака, а королева, — добавил Дик. — Настоящая, из древнего рода туземных королей. Королева острова Хуахоа.
— Вероятно, древняя королевская кровь придала ей силы? — спросила Паола. — Или вы ей помогали?
— Я думаю, что мы оба помогали друг другу, — ответил Грэхем. — Иногда мы оба теряли сознание на более или менее продолжительное время. То я, то она. До суши мы добрались к закату. Это оказалась просто отвесная стена, о которую высоко разбивался прибой, пригоняемый юго-восточным пассатом. Она меня схватила, вцепилась в меня, растолкала и привела в чувство. А я-то хотел на эту стену лезть — это было бы для нас гибелью. Кое-как ей удалось внушить мне, что она знает, где мы находимся, что течение теперь пойдет вдоль берега на запад и что через каких-нибудь два часа оно вынесет нас к такому месту, где можно будет выбраться на сушу. Клянусь, что эти два часа или я проспал, или был без сознания, но также твердо помню, что в таком же состоянии была и она. Когда я очнулся, то заметил, что прибоя уже не слышно. Тогда я стал ее трясти и приводить в сознание. Мы шли по пескам еще три часа, а окончательно выбравшись из воды, тут же заснули. Проснувшись от припекавшего солнца, мы побрели под тень диких бананов, нашли пресную воду и снова заснули. А когда я опять проснулся, была ночь. Я еще раз напился и заснул до утра. Она еще спала, когда нас нашли туземцы — охотники за дикими козами.
— Пари держу, что если вы оказались сильнее целой кучи канаков, то помогали больше вы, — заметил Дик.
— Как она должна быть вам благодарна, — решила Паола. — Вы меня не уверите, что она не была молода и прекрасна. Конечно, это была красавица, золотисто-смуглая юная богиня.
— Мать ее была королевой острова Хуахоа, — ответил Грэхем. — Отец — англичанин, из хорошей семьи, ученый-эллинист. Их тогда уже не было в живых, и Номаре сама была королевой. Да, она была молода; прекраснее ее, пожалуй, правда, не найти на свете. Она унаследовала цвет кожи отца: она у нее была не золотисто-коричневая, как у остальных туземцев, а смугло-золотистая. Но вы, наверное, знаете всю эту историю. — Он замолчал и вопросительно взглянул на Дика, но тот отрицательно покачал головой. За деревьями послышались крики, всплеск воды — они подъезжали к бассейну.
— Вы мне должны когда-нибудь досказать эту историю, — сказала Паола.
— Дик все это знает, не понимаю, почему он вам не говорил об этом.
Она пожала плечами.
— Верно, некогда было или случая не представилось.
— Эта история в свое время имела широкую огласку, — засмеялся Грэхем. — Да будет вам ведомо, что я когда-то был морганатическим, ведь так это называется, королем каннибальских островов, настоящего земного рая в Полинезии.
И, напевая песню о жемчужных волнах и опаловой дали, он соскочил с лошади. Паола подхватила песню, не переставая зорко следить за Франтом, чуть не схватившим ее за ногу зубами; она успела вовремя пустить в ход шпору, а тут же подоспевший Дик снял ее, а коня привязал.