Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов
Шрифт:
— Кто вам сказал про трубу? — спросила она погодя.
— Никто. Когда прошли две минуты, а вы не показываетесь над водой, я решил, что тут фокус, и стал искать.
— Это Дик придумал, когда бассейн уже был готов. У него масса всяких затей. Он страшно любил доводить старых дам до истерики: зазовет их сыновей и внуков с собою купаться и спрячется тут с ними, но однажды две из них чуть не умерли со страху. Он тогда перестал дурачиться и стал набирать жертв посолиднее, вроде вас. Была у нас и другая история: у нас гостила некая мисс Коглан, подруга Эрнестины, молоденькая, еще школьница. Он ухитрился поставить ее у самой трубы, а сам поднялся
— Она, верно, была не из сильных, — заметил Грэхем, и у него вспыхнуло смешное желание — иметь в руках спичку, зажечь ее и посмотреть на Паолу Форрест, державшуюся рядом с ним над водою.
— Особенно винить ее нельзя, — ответила Паола, — во-первых, она была очень молода, лет восемнадцати, не больше, а обожала Дика, как это водится у школьниц. Все они так: Дик как разыграется с ними, так сам делается мальчишкой, и они никак понять не могут, что он солидный, опытный, глубокомыслящий, работящий пожилой человек. Тут неловко вышло только одно, когда бедная девочка очнулась, она не успела сразу собраться с мыслями и взять себя в руки и выдала свою сердечную тайну. Вы бы посмотрели, какое убитое лицо у Дика сделалось, когда она выболтала.
— Что вы, ночевать там собираетесь? — раздался в трубе голос Берта Уэйнрайта, точно у самого уха.
Грэхем вздрогнул и тут же вздохнул облегченно.
— Господи! Как он меня напугал. Ваша молоденькая барышня отомщена. Меня теперь не проведешь, я знаю резонанс вашей трубы.
— Пора возвращаться на свет божий, — сказала она. — Правда, здесь чудесно разговаривать. Идти мне первой?
— Разумеется, я за вами; как жаль, что вода не светится! А то я бы плыл за вашими светящимися пятками… Помните у Байрона? И направления искать не пришлось бы.
Он слышал, как она засмеялась, уже удаляясь, и окликнула:
— Я уже!
Было темно, но по раздавшимся слабым звукам он догадался, что Паола бросилась головою вниз, и сразу представил, как это красиво у нее вышло, хотя большинству женщин этот маневр очень не идет.
— Вам кто-нибудь сказал? — напал на Грэхема Берт, как только тот показался на поверхности и стал выплывать из бассейна.
— Это вы, разбойник, стучали камнями под водой? — в свою очередь напал на него Грэхем. — Если бы я проиграл, я бы пари опротестовал. Это было шулерство, заговор, и я уверен, что опытный адвокат определил бы всю махинацию как преступление. Такой казус, в сущности, подлежит решению верховного суда.
— Но ведь вы выиграли, — воскликнула Эрнестина.
— Конечно, выиграл и потому не подаю иска против вас и всей вашей мошеннической компании, но только если вы немедленно расплатитесь. Дайте вспомнить — вы мне должны коробку сигар!
— Одну сигару, сударь!
— Нет, целую коробку.
— В пятнашки! — крикнула Паола и, слегка ударив Грэхема по плечу, нырнула в бассейн. Но не успел он броситься за нею, как Берт схватил его и закрутил. Но Дик тут же запятнал Берта, Берт — его, Дик погнался за женой через весь бассейн, Берт и Грэхем бросились пересекать им дорогу, а барышни взбежали вверх на вышку и живописно стали на верхней пятнадцатифутовой площадке.
Глава XIV
Доналд Уэйр плавать не любил и в водном турнире не участвовал,
Дик засадил гостей за шумную, азартную карточную игру своего изобретения, названную им «Отвратительной пятеркой». Страсти разгорелись, игроки зарвались, но предельная ставка была установлена в десять центов, а в случае удачи очередной банкомёт имел возможность выиграть или проиграть всего девяносто центов, причем на это великое счастье уходило не менее десяти минут. Играли за большим столом у дальнего конца комнаты, и оттуда то и дело доносились просьбы одолжить денег; кое-кто оставался должен, и вечно не хватало мелочи. Игроков было девять, за столом стало тесно, и Грэхем от игры на свой риск отказался и лишь изредка ставил на счастье Эрнестины, успевая поглядывать и в другой конец комнаты, где скрипач и Паола углубились в Бетховена или балет Делиба.
Джереми Брэкстон умолял повысить предельную ставку до двадцати центов, а Дик, ухитрившийся, по его словам, проиграть целых четыре доллара и шестьдесят центов, жалобно требовал учреждения фонда для оплаты освещения и предстоящей на утро чистки комнаты. Грэхем, также глубоко вздыхая по проигранным на пари пяти центам, заявил Эрнестине, что намерен пройтись по залу, чтобы «переменить» свое счастье.
— Так я и знала, — сказала она ему вполголоса.
— Что вы знали? — спросил он.
Она многозначительно кивнула в сторону Паолы.
— Ну, раз так, тем более надо идти, — бросил Грэхем.
— Значит, не смеете отказаться от вызова? — подтрунивала она.
— Будь это вызов, я бы не принял его!
— В таком случае я вам бросаю вызов, — заявила она.
Он покачал головой.
— Я уже давно решил пройти прямо туда и выжить оттуда этого скрипача. Вы уже опоздали, и ваш вызов значения не имеет. К тому же смотрите, мистер О'Хэй ждет вашей ставки.
Эрнестина быстро поставила десять центов, даже не поинтересовавшись, выиграла она или проиграла, так внимательно она следила, как Грэхем пробирался в другой конец комнаты, хотя отлично видела, что Берт Уэйнрайт в свою очередь следит за ней. С другой стороны, ни она, ни Берт и никто из окружающих не подозревал, что сам Дик, беспрерывно смеша их всех, блестя своими глазами, искрящимися весельем, не пропустил ничего из всей закулисной игры.
Эрнестина была чуть выше Паолы, но с несколько большей склонностью к полноте, светлая блондинка, с чистым свежим цветом лица, слегка позолоченного солнцем, и нежным, почти прозрачным румянцем, какой бывает только в восемнадцать лет. Казалось, что все видно сквозь розоватую, нежную кожу ее пальцев, кистей рук, шеи, щек. И вся исходящая от нее нежность была сейчас овеяна особой теплотой, не ускользнувшей от взора Дика, заметившего, как она следит за Ивэном Грэхемом, направлявшимся в дальний конец комнаты. Дик уловил и тут же мысленно определил зародившуюся в ней и ей самой еще неясную мечту.