Маленькая красная кнопка

Семакова Татьяна

Он сделал всё сам. Забрал и уничтожил все бумаги из женской консультации, в которой я наблюдалась, заключил контракт на ведение беременности и роды с частной клиникой, и время сделало скачок. В карту внесли липовые данные о перенесённом медикаментозном аборте, через три недели после которого я, якобы, и забеременела. Я начала путаться в датах и сроках, плюнула и вышла в декрет с ещё аккуратным округлым животом и окопалась в загородном доме Артёма, где любила проводить время его мама. Вешать лапшу на уши и ей не было никакого смысла, ситуацию она поняла и приняла, я успокоилась и спокойно доходила срок. Рожать ложилась заранее, без схваток, неделю прожила в отдельной палате в роддоме, пока по показаниям не сделали

кесарево. И уезжала в ночи, с чувством, что ребёнка не родила, а украла. Через два месяца организовали выписку, я злилась, подкладывая под платье небольшой накладной живот, имитирующий послеродовой, прикрывала изрядно подросшего Ромку от дурного глаза и тихо плакала на заднем сиденье от осознания, что весь этот геморрой совершенно излишний. Тимуру просто плевать. Он вычеркнул меня из своей жизни одним словом «аборт». А я назвала сына Романом в честь романа, которого между нами никогда и не было. Не было отношений, не было свиданий, не было цветов и в один роковой раз не было презерватива. Впрочем, для кого злой рок, а для кого — маленький, жутко вредный, но такой родной комок счастья.

В стекло осторожно постучали, а я дёрнулась и потёрла лицо, прогоняя воспоминания. Приоткрыла дверь и состроила рожицу:

— Похоже, я моргнула.

— Похоже, — засмеялся Артём, а сын потянул ко мне руки с явным намерением поменять лошадей на переправе. — Выглядишь такой усталой… слушай, может, отпуск, а? Я правда уже забыл, как это работает, но, надеюсь, отдыхать — это всё равно, что кататься на велосипеде.

— На природу? — старательно изображаю интерес, а он прищуривается на один глаз и сажает Ромку мне на колени.

— Вообще, я думал про море.

— Да! — выдаёт сын и хватается обеими руками за руль, пытаясь его раскачать, раскачиваясь сам.

— Маленький подхалим… — фыркаю весело и тут же выражаю обоснованное сомнение: — На море надо лететь, да ещё и с пересадками, Роме будет тяжело, он ещё совсем маленький.

— Да ему год через шесть дней! — возмущается Артём, всегда точно ориентирующийся в новом летоисчислении, в отличии от меня. — Взрослый пацан уже! Правда… — я напрягаюсь, а он вздыхает: — Особенно с выбором курорта не разгуляешься. Сейчас только Турция, — я непроизвольно морщусь, а он смотрит с укором: — Турция довольно большая страна. Язык ты знаешь отлично, тебе будет комфортно. Снимем виллу у моря, возьмём маму… нет, обеих! Две няньки круглые сутки и секс не на стиральной машине, пока Ромка спит. Прикинь, на кровати? Это ж ахереть не встать какое удовольствие! — я тихо смеюсь, опустив взгляд и качая головой, а он продолжает: — И день рождения там же отметим, Рома море увидит, уверен, он будет в восторге. А ты наконец-то отдохнёшь!

Убеждать он умел всегда. С запалом, с железобетонными аргументами, давя логикой и заботой.

— А перелёт? — использовала последний козырь.

— Частный рейс, — ответ без промедления, — гулять, так гулять!

— Когда? — спрашиваю с улыбкой.

Другого вопроса просто не могло быть. Артём доминирует по всем фронтам и проверять, что будет, если я ослушаюсь, совершенно не хочется. Я не жертва, нет. Не узница. Я просто боюсь остаться одна, без крепкого плеча, без поддержки, без опоры. Боюсь своих мыслей, боюсь щемящего чувства, охватывающего каждое новое утро, боюсь сорваться и вломиться к Тимуру, наброситься на него с кулаками, с обвинениями, со слезами, боюсь увидеть его равнодушный взгляд в ответ, отвращение на его красивом лице, презрение, брезгливость. Артём мой стоп-кран. Я позволяю ему быть главным, я стала кроткой и мягкохарактерной, я смирилась со своим положением.

— И, может, организуем там красивую церемонию на берегу? — спрашивает между делом, забирая пакет с соседнего кресла. — Распишемся заранее.

«Нет!» — орёт внутренний голос, а я покрепче обхватываю сына, с упоением грызущего

кожаный руль, пряча свою грудь, заходившую ходуном от того, с какой силой забилось сердце.

Обратного пути не будет. Не будет лазейки, не будет моего мира, не будет оазиса на крыше, не будет меня, как личности, как отдельной единицы общества. Я растворюсь, я уйду в тень, в сумрак, в мрак.

— Хорошо, — отвечаю через силу и улыбаюсь.

Рано или поздно это должно произойти. Смысла тянуть и дальше попросту нет. Да и… зачем? Ради чего? Ради кого? У сына будет отец, у меня — стабильность. А любовь… к сожалению, есть и она. Сидит в самом дальнем углу сердца на обшарпанной табуретке и раскачивается из стороны в сторону, тихо сходя с ума, обкусывая губы до крови, ломая ногти, горюя по тому, чего никогда не было.

2

Укладываю сына спать и мечтаю остаться наедине со своими мыслями, но Артём совершенно никуда не торопится. Обычное дело, управление фирмой отца он передал другому лицу, сам же был крупным инвестором и работой себя не слишком-то обременял. Иногда, правда, закапывался в бумажках, в каких-то немыслимых графиках и отчётах, зависал в мобильном и тихо матерился себе под нос, если акции падали ниже, чем он рассчитывал, что случалось крайне редко. Артём умеет просчитывать на двадцать шагов вперёд и имеет процент от прибыли практически во всех крупных фирмах города, в том числе в фирме Тимура. Частный самолёт вполне может себе позволить, хотя наличием кругленьких сумм на банковских счетах никогда не кичился, одевался скромно и не брезговал оставаться в моей тесной однушке, но напрягало другое. Турция и внезапность предложения.

Об отпуске мы никогда даже не заговаривали, предполагалось, что оба не сильно-то и напрягаемся, а та таинственная встреча не шла из головы.

— Может, подстричься? — говорю вслух задумчиво. — Каре или вообще, пикси. Ромка мне все волосы и без того выдрал.

Артём слабо хрюкает и пожимает плечами:

— Если хочешь. Но поклёп на сына не засчитан в качестве аргумента: у тебя роскошные волосы и ты прекрасно об этом знаешь.

Тимуру тоже нравились. Заводился с пол оборота, едва я распускала пучок.

— Вот прямо сейчас и пойду! — решительно поднимаюсь, а он округляет глаза.

— Серьёзно?

— Почему нет? — спрашиваю с вызовом. — Хочу перемен!

— О, это пожалуйста. Можешь начать с переезда ко мне. Кардинальная перемена! У ребёнка отдельная спальня, у нас отдельная спальня, роскошная детская площадка под окнами, через дорогу частные ясли и сад, через два дома — школа. На доме камеры, в подъезде охранник.

Говорит немного нервно и я невольно хмурюсь.

— Есть необходимость в охране и камерах? — спрашиваю осторожно, а он морщится:

— Нет, но когда предосторожность была лишней?

— В последние два года, — я сажусь обратно и спрашиваю в лоб: — Артём, в чём дело?

— Да в том, что сыну год! Год, Ди! А я как папаша выходного дня! Мне уже перед соседями стыдно!

Голос не повышает, но тон заставляет напрячься. Про тему беседы я уже и молчу.

«Моему сыну, — поправляю мысленно, — моему сыну год и два месяца».

Пытаюсь вспомнить, как вообще начались эти отношения. Ах, ну да, я хотела забыться и решила, что его объятия — выход. Это не выход, это вход. И дверь за мной захлопнулась вместе с той, через которую он вошёл.

— Живу на два дома! В одном из которых для меня нет места, причём, буквально. Я вожу своё барахло в сумке в багажнике, которую ты ни разу не предложила разобрать. Не освободила мне полку, хотя бы часть, хотя бы угол. Я тебя люблю, Ди, ты знаешь, но всему есть предел. Ты либо переезжаешь ко мне на этой же неделе, либо переезжает только Рома.

У меня буквально отпадает челюсть, а глаза вылезают из орбит. Нервно смеюсь и спрашиваю:

— Ничего не перепутал? Он тебе даже не родной.