Маленькая красная кнопка
Шрифт:
Вот он, внутренний мудак. Проснулся, плечи расправил, подбородок вздёрнул. Ну, здравствуй. Давно не виделись.
Мои руки разжимаются. Желания благодарить уже нет, обида подкатывает к горлу, но я послушно опускаюсь на колени.
— Н-да, брюнеточка, как низко ты пала за последние годы… — тянет с брезгливостью и делает шаг назад. — Мелкий проснётся — на выход. На счёт твоей матери договорился, из реанимации поедет в частную клинику, адрес пришлю в сообщении. На счёт бабок не парься, перевозку уже оплатил, из клиники счёт придёт мне. И на этом — всё. Не приезжай сюда, не сиди
— Как день, — отвечаю голосом без выражения, продолжая стоять перед ним на коленях.
— И вымой ноги, ты мне полы пачкаешь, — вновь брезгливость в голосе, а по моим щекам текут слёзы.
Хочется высказать ему всё. Всю обиду, накопившуюся за два года, все невысказанные обвинения. Бросить в лицо, швырнуть в него чем-нибудь потяжелее, но я остаюсь неподвижна, пока он не выходит. Пусть упивается своим превосходством, главное, что Ромка со мной, а маме окажут надлежащий уход. Не знаю, как он всё устроил, да и плевать. Ради этого можно засунуть свою гордость себе подальше.
Поднимаюсь, выключаю плиту, сливаю воду в раковину и иду в ванну мыть ноги. Они в самом деле ужасно грязные… Иду в спальню, ложусь на кровать рядом со сладко спящим сыном и не могу оторвать взгляда, пока он не просыпается.
Тут же поднимаю его на руки и выхожу в коридор. Сую ноги в шлёпки и вешаю на плечо свою сумку, намереваясь уйти по-английски, но он выходит в прихожую.
— Проснулся? — спрашивает очевидное, а я бурчу в ответ:
— Нет.
Едва заметно ухмыляется, я поудобнее перехватываю Ромку и выхожу. Куда я пойду? На мне судебное предписание. Мой сын, с лёгкой подачи Артёма, уже не мой. Я не имею права быть матерью по закону. Домой нельзя… к маме? Вариант. Пожалуй, единственный. Закроюсь и сделаю вид, что меня нет.
Нажимаю на кнопку вызова лифта и дверь распахивается.
— Забыл сказать, — говорит Тимур мне в спину, — это судебное постановление — полная херня.
— В смысле? — я ошарашено разворачиваюсь, а он строит недовольную мину.
— В прямом. Была бы чуть умнее, позвонила бы сразу и уточнила.
— Была бы чуть умнее, не связалась бы с тобой, — бурчу себе под нос и отворачиваюсь.
— Пожалуйста, — отвечает язвительно, но дверь не закрывает.
Лифт поднимается как будто из преисподней, мучительно медленно, но взгляда на себе я не чувствую. Слегка поворачиваю голову и вижу, как он таращится на Ромку. Чёрт, только этого не хватало! Перехватываю сына так, чтобы не было видно лица, но он решил, что надо поиграть в прятки и выныривает из-за меня, радостно гогоча.
— Заяц, замри, — ворчу ему на ухо, но мои слова эхом разносятся по лестничной клетке. Где этот чёртов лифт?!
Наконец-то двери начинают отъезжать в сторону, а я сую одну руку в сумку и нащупываю флешку. Показать или нет? Ибрагим его партнёр, Али правая рука Ибрагима, Артём инвестор, а встреча выглядела подозрительно и чёрт знает, что это значит.
Прохожу в лифт и кидаю её ему.
— И Пименов, — говорю в довесок, перед самым закрытием дверей.
Он
— Ловко, — хмыкает презрительно и подходит ближе, прижимая меня к двери. Обратного пути нет и я вскидываю подбородок, отвечая дерзко:
— А ты на что рассчитывал? Что доведёшь мою мать до инфаркта, заберёшь у меня сына, а я приползу к тебе на коленях?
Артём морщится и спрашивает угрюмо:
— Любовь Михайловна в больнице? Как она?
— У тебя хватает совести спрашивать?! — вскрикиваю возмущённо, сын дёргается, а я продолжаю уже спокойно: — Жаль, что я с самого начала не разглядела, какой ты. Жаль, что я прожила с тобой два года. Жаль, что я когда-то написала и позвала к себе.
— А тебе плохо было, да? — кривится в ответ. — Страдала и мучалась каждый день. Каждый, сука, день, когда я пилил через весь город чтобы только погулять с сыном! Ах, ну да, прости! С твоим сыном!
— Ты привязался к нему, я это вижу…. — пытаюсь говорить спокойно, но это даётся всё труднее.
— Привязался?! — орёт на всю улицу, тараща на меня свои и без того большие голубые глаза. — Опомнись, Ди! Ни ты, ни твой ребёнок не нужны больше никому, кроме меня!
Я почти повелась. На предыдущей фразе, на нервах, на эмоциях.
— Да пошёл ты… — слабо морщусь в ответ и обхожу его, двинувшись в сторону остановки.
— Дура! — кричит мне вслед. — Ты дура, Ди! Ты пожалеешь, но будет поздно!
И вот опять намёк на некие события, которые в скором времени обязательно произойдут. События, из-за которых охрана в подъезде скорее необходимость, чем блажь.
Зараза… у мамы жить нельзя. Что бы там не происходило, искать начнут в первую очередь именно у неё. Но не сегодня. Сколько он мне там дал? Три дня? Значит, ещё два у меня есть крыша над головой, шанс собрать самое необходимое и занять в долг без намерения отдавать.
Смотрю на часы и понимаю, что до дома без истерики мы не доберёмся, если Романа Тимуровича не покормить в ближайшие двадцать минут.
Супермаркет, детский кефир, банан. Сойдёт. Сажусь на лавку на автобусной остановке, вставляю трубочку в пакет и сын выдувает содержимое практически залпом.
— Котик, дядя Артём тебя вообще не кормил? — спрашиваю тихо, ворчливо, попутно доставая ещё одну упаковку.
— Да! — отвечает сын и начинает размахивать коробочкой, разбрызгивая содержимое по всей ивановской.
— Спасибо, дорогой, — вздыхаю, вытирая ладонью кефир с лица, — мне не хватало именно этого.
Слышу рядом приглушённый смешок и поворачиваю голову, но на остановке кроме меня и сына больше никого нет. Но я совершенно отчётливо слышала… у меня что, галлюцинации?
Медленно накрывает волна панической атаки. Верчу головой, прижимая к себе сына всё крепче и крепче, мешая ему насладиться полдником и игрой, не выдерживаю внутреннего напряжения и поднимаюсь, начав вращаться вокруг своей оси. Машины вдоль дороги припаркованы, одна особенно нахально, тонированная по всем стёклам, включая лобовое, чёрная и здоровая. В таких только гробы возить… или похищать детей.