Маленькие дети
Шрифт:
— Нет, фирменный продукт универсама, — рассеянно ответила Мэй.
— Я никогда не покупаю их фирменные продукты. — Берта сокрушенно покачала головой, будто пришла к такому решению после ряда тяжелых ошибок. — Лучше потратить несколько лишних центов, но потом спать спокойно.
— Да это тот же самый продукт, — устало возразила Мэй. Они обсуждали эту тему всякий раз, когда на ланч подавался тунец. — Они просто приклеивают на него другую этикетку.
— Не будь такой наивной, — снисходительно возразила Берта, но тут ее внимание привлек забытый на столе блокнот с исписанной страничкой. — Что это? —
— Объявление. Я хочу, чтобы Ронни познакомился с хорошей женщиной.
— Хм-м. — Берта сощурилась и прочитала вслух: — «Холостой белый мужчина, сорока трех лет, приятные глаза и улыбка. Люблю ездить на велосипеде и гулять по берегу. Конечно, я не идеален, но не потребую этого и от вас».
— Ну как тебе? — с надеждой спросила Мэй. Ей самой казалось, что получилось неплохо.
Берта несколько секунд поразмышляла, а потом решительно покачала головой:
— Так не пойдет. Надо написать «привлекательный».
— Я и хотела, но Ронни мне не позволил.
— Уж ты мне поверь. Если этого не написать, все решат, что он урод.
— Я ему говорила то же самое. Но ты же знаешь, какой он упрямый.
Берта взяла ручку и быстро вписала в объявление недостающее слово.
— Вот так, — удовлетворенно сказала она. — Теперь ему придется отбиваться от них палкой.
Щурясь от яркого полуденного солнца, Мэй смотрела на ужасное слово, написанное на дорожке, что вела к дому. Оно оказалось не тем, которого она ожидала. У нее вдруг ослабли колени.
— Что за ужасные, грубые люди! — горько пожаловалась она. — А ведь когда-то у нас был такой приятный городок.
— Никогда он не был приятным, — не согласилась с ней Берта. — Просто притворялся.
— Но такого вандализма я не помню.
— Наверное, это подростки, — предположила Берта. — Сначала напьются где-нибудь в кустах, а потом бесятся.
— Нет, это сделал тот сумасшедший в минивэне. Он постоянно катается мимо дома, сигналит и везде разбрасывает эти проклятые листовки.
Мэй понимала, что Ронни тоже видел это слово, когда забирал из гаража велосипед. Она только надеялась, что из-за этого у него окончательно не испортилось настроение. Он и без того никак не может выйти из депрессии.
— Пойду в магазин, — вздохнула она. — Куплю черной краски и закрашу.
— Хочешь, одолжу тебе ружье? — предложила Берта. — У Алана их три штуки.
— Я даже не знаю, как им пользоваться, — отозвалась Мэй.
— Это просто. Я тебя за пять минут научу.
Мэй покачала головой. Ей не хотелось думать о ружьях. Ей хотелось думать о том дне, когда они переехали в этот дом, давно, почти тридцать пять лет назад. Она тогда была беременна Кэрол, а Ронни только начал ходить в школу. Это был ее первый собственный дом.
Тогда она уже не питала никаких иллюзий по поводу своей жизни. Она знала, что вышла замуж не за того человека — сначала он казался обаятельным гулякой, но потом все обаяние куда-то испарилось — и что ее сыну придется нелегко в школе. Было в Ронни что-то такое, что заставляло людей сторониться его.
И все-таки она надеялась. Они переехали в собственный дом, у них теперь приятные соседи и хорошая школа поблизости. Может, они и будут здесь счастливы. В начинающихся сумерках
И вот ответ на ту молитву: слово ЗЛО, написанное огромными оранжевыми буквами, и стрелка, указывающая прямо на ее порог.
— Помилуй нас, Господи, — прошептала она и оперлась на руку Берты, словно готовясь встретить грядущие несчастья.
Красный купальник
Джин Макгиннис, недавно вышедшая на пенсию учительница младших классов и ближайшая соседка Сары, размахивала гантелями и подпрыгивала на крыльце, готовясь к пробежке.
— Ты готова? — спросила она. Джин, энергичная и неизменно жизнерадостная пышка, должно быть, отлично ладила со своими семилетними учениками. С недавних пор совместные ежевечерние прогулки с ней стали для Сары самым приятным событием за день, хотя непрерывная болтовня Джин иногда и начинала действовать ей на нервы. — Чудесный сегодня ветерок.
— Подождешь несколько минут? — попросила Сара. — Муж опять засел в кабинете.
К середине лета они обе уже успели привыкнуть к постоянным задержкам из-за Ричарда, который почему-то вдруг превратился в трудоголика, хотя раньше при каждом удобном случае распространялся о священном значении досуга в нашей ориентированной на деньги и быстрый успех культуре. Тем не менее Джин продолжала появляться на Сарином пороге ровно в семь. Ее муж Тим, тоже бывший школьный учитель, был одним из тех эсхатологов-любителей, которые не пропускают ни одного выпуска новостей и с каждым новым словом ведущих все глубже убеждаются в неминуемом и скором конце света. К тому моменту, когда он с мазохистским удовольствием начинал вещать о том, что «страна летит к черту, и мы вместе с ней». Джин предпочитала убраться из дома.
Сейчас, оставив на крыльце свои килограммовые гантели, она прошла в гостиную и громко пропела:
— Але-е! А есть в этом доме хорошенькая маленькая девочка?
— Сегодня это не девочка, а кошмар, — предупредила ее Сара. — Я днем так и не смогла уложить ее поспать.
— Боже мой! — Джин с таким сочувствием покачала головой, будто услышала, что Люси срочно требуется пересадка почки. — Бедняжка!
— Это я бедняжка, — поправила ее Сара. — Потому что страдаю именно я. А она мила и безмятежна, как тот герой Достоевского.
Но девочка, просунувшая в этот момент голову в дверь, походила скорее на творение Рафаэля, чем на мрачного русского эпилептика. При виде гостьи ее личико расцвело счастливой улыбкой. Она бегом пересекла гостиную и обняла Джин так, словно они были влюбленными, встретившимися в аэропорту. Джин потрепала девочку по волосам, а потом опустилась на одно колено и внимательно вгляделась в ее лицо:
— Ты не спала сегодня днем?
Люси грустно покачала головой.
— А хочешь спать?
Люси опять затрясла головой, на этот раз гораздо энергичнее. Несмотря на то что у нее по губам, будто помада у пьяницы, размазался красный виноградный сок, она в своей длинной ночной рубашке «как у Барби» казалась прелестным большеглазым эльфом. (Рубашку подарила мать Ричарда, и Сара терпеть ее не могла, а Люси, естественно, обожала сверх всякой меры.)