Маленькие милости
Шрифт:
Мэри Пэт закуривает. Брайан смотрит на нее выжидающе, но в конце концов понимает, что продолжения не последует.
– И это всё? Копы сказали тебе, что какие-то белые ребята – возможно, твоя дочь с дружками – возможно, загнали ниггера-наркоторговца на станцию «Коламбия», где он, возможно, упал на рельсы и свернул свою обезьянью шею?.. И что ты намерена с этим делать?
– Узнаю, правда это или нет. Вдруг так я смогу отыскать дочь.
Брайан, похоже, замечает на руках следы мела и отряхивается. Потом указывает на стоящую у крыльца дома Марти кувалду и ящик с инструментами, которых Мэри Пэт до этого не замечала.
– Я весь день
– Кого это – вас?
– Нас всех.
Мэри Пэт поднимается:
– Ну что ж, тогда передай этим «всем», что я еще даже толком не размялась.
Брайан будто бы случайно щелчком отправляет тлеющую сигарету ей в грудь. Потом равнодушно смотрит, как она суетливо стряхивает угольки и пепел, пока те не прожгли блузку.
– С дрянными соседями, – произносит он, доставая из пачки новую сигарету, – происходит всякая дрянь.
Мэри Пэт не знает, чем парировать (и вообще плохо соображает, так как голова идет кругом), поэтому молча уходит.
Глава 10
Следующим утром Мэри Пэт приходит на работу ощетиненная, словно дикобраз. Коллеги уже в курсе, что она три дня не видела дочери, поэтому сторонятся ее. Кто-то как будто бы хочет посочувствовать или… но подойти не решается.
В комнате отдыха для персонала за кофе только и говорят, что об Огги Уильямсоне.
К этому времени репортеры собрали кое-какие факты по поводу той ночи. На Коламбия-роуд у Огги Уильямсона сломалась машина – «Рэмблер» 63-го года выпуска. Варианта действий у парня было два, причем оба так себе. Он мог пойти пешком до Апхэм-корнер и там свернуть на Дадли-стрит, чтобы оказаться среди своих. Но это где-то миля; слишком длинная дорога, если идти по белому району, затем по смешанному и только в конце по преимущественно черному.
Другой вариант – пройти несколько сотен ярдов до станции «Коламбия» и проехать четыре остановки в южном направлении до станции «Эшмонт», надеясь не напороться на какую-нибудь белую банду. Там уже можно было пересесть на автобус до Маттапана и, опять же, оказаться в безопасности среди своих.
Так Огги в итоге и поступил. Однако не успел он пройти эти несколько сотен ярдов, как либо брякнул что-то не то не тем людям, либо устроил какую-нибудь дебильную ниггерскую выходку: попытался угнать машину
Примерно так рассуждают женщины в комнате отдыха.
Мэри Пэт в болтовне не участвует, читает газеты.
Огги Уильямсон возвращался из «Зейра», что у бульвара Мориссея. Будущий менеджер заработался до полуночи, поскольку в конце недели проводился учет товара, и как слушатель курсов он должен был при этом присутствовать. По документам Огги Уильямсону было двадцать. Он окончил Бостонскую английскую школу, все четыре года стабильно учился на четыре с плюсом, носил на «леттермане» бейсбольную нашивку [26] . После школы год проработал в пиццерии в торговом центре «Маттапан-сквер», потом пошел на курсы в «Зейр».
26
«Леттерман» – школьная куртка с нашитой на ней буквой-монограммой учебного заведения. Выдается в качестве знака отличия за спортивные успехи при выступлении за школьную сборную. На куртку также наносятся прочие награды, полученные учащимся.
Что-то подобное Мэри Пэт вроде бы слышала от Сони. Не особо слушала, потому точно и не помнит.
У Сони еще есть две дочери – Элла и Сорья. (Про них Мэри Пэт тоже слышала, но спросите – имен не назвала бы.) Они выросли в том же доме, что и Огги; все от Реджинальда, мужа Сони – скромного, учтивого и вежливого. Соня работает в доме престарелых, Реджинальд служит в Департаменте городского благоустройства, Элла – старшеклассница, Сорья перешла в седьмой. Всю семью можно считать относительно зажиточным рабочим классом. Никакого криминального прошлого за Огги не числится.
Во вчерашней «Геральд американ» Мэри Пэт попадается его фотография в бейсбольной форме.
– Почитаешь, так прям святого какого-то вылепили, – раздается над плечом голос Дотти. Напарница стоит с незажженной сигаретой во рту и закуривает. – Честный трудяга, мол, отец его честный трудяга и тэдэ и тэпэ… Ничего, поглядим, когда все вскроется. – Вскинув подбородок, она смотрит на остальных. – Поглядим, а?
– Но… – тихо произносит Мэри Пэт.
– Чего? – Дотти наклоняется, чтобы получше расслышать.
– Но это же сын Сони. Мы все знаем Соню, знаем как честную труженицу.
Другие женщины что-то бормочут и переглядываются, как будто в знак согласия.
– Мать может быть святой – это тебе в любых десятичасовых новостях скажут, – не сдается Дотти, – а вот сыновья… Сыновья, Мэри Пэт, рождаются для преступлений. Всем известно. Растут без отцов, вот и…
– У него был отец.
– И что? – Дотти хмыкает и снова окидывает взглядом комнату. – Соня, конечно, милая, но кто из вас оставил бы сумочку без присмотра в присутствии ее сына?.. Что, никто?
Остальные женщины мотают головой.
– Ну а ты? – обращается Дотти к Мэри Пэт.
– Отстань ты от нее, Дот, – говорит Сьюз. – У нее сейчас другим голова забита.
Дотти тепло улыбается Мэри Пэт.
– А что такого? Я просто спрашиваю: ты бы оставила свою сумочку в присутствии этого, как его, Огги Уильямсона?
– Нет, – отвечает Мэри Пэт и, пока Дот не заорала, мол, «Вот, я же говорю!», добавляет: – Я бы ее вообще ни с кем не оставила.
– Ладно, допустим. А кто-нибудь из вас оставил бы с ним наедине свою дочку?