Маленький мальчик нашел пулемет
Шрифт:
– Нет! Давай расскажем по стишку из его репертуара. Если с нами начнет что-нибудь происходить, значит, ничего мы не вылечились и искаженная реальность все ещё командует нами.
– Ага, очень надо!
– фыркнула Любочка.
– Ну а мне придется.
– Может, не надо!
– взмолилась Любочка. ей было жалко Сережу.
– Да ладно, мы же в институте аномалий!
– попытался успокоить её Сережа.
– Если что со мной случится - ты беги сразу за подмогой к профессору. Меня спасут.
– Ой, опасно...
Сережа некоторое время стоял, крепко задумавшись. Он тер нос, морщил лоб, чесал в затылке.
– Да что ж такое!
– воскликнул он.
–
Любочка тоже принялась вспоминать. Ей это удалось гораздо быстрее.
– Я вспомнила!
– крикнула она и собралась произнести стишок вслух, но осеклась. Вспомнила бешеную гонку и скотч, плотно заклеивший ей рот - чтобы оттуда невзначай гнусный стишок не вырвался.
– Вспомнила? Какой?
Но Любочка отрицательно покачала головой, оглянулась по сторонам и молча указала Сереже пальцем на розетку, торчащую из стены.
– Отлично!
– щелкнул пальцами Сережа.
– Я тоже его вспомнил! Не бойся, Любочка! а, если что, соберешь?
– Соберу.
– всхлипнула Любочка.
Сережа глубоко вздохнул, замер, собираясь с духом, и четко произнес:
Мальчик засунул два пальца в розетку
Все, что осталось, собрали в газетку.
Ребята стояли, ожидая, что произойдет. Но ничего не происходило стена не подъезжала к Сереже, розетка не затягивала его пальцы. И даже ни одной газетки, в которую пришлось бы собирать прах и пепел, во всем вестибюле видно не было. Сережа оглянулся по сторонам и решительно подошел к розетке. Раз гора не идет к Магомету, значит, Магомет идет к горе. Он, конечно, понимал, что совать пальцы в розетку - дурь беспросветная. Нормальный человек этого делать не будет. Но ради науки люди шли и не на такое... "Меня коллеги-ученые поймут и спасут.
– подумал Сережа, подходя к розетке." Резким движением он ткнул указательные пальцы в пластмассовые дырочки. Любочка пронзительно завизжала. Около Сережи тут же возник какой-то дядя.
– Ты что же это, мальчик, вытворяешь?
– набросился он.
– Как же тебе не стыдно? Такой большой мальчик, а не знаешь, что пальцы в розетку нельзя совать! Оттуда током может ударить! Понимаешь? Электрическим током!
Сережа пристально посмотрел на дядю. А тот продолжал:
– Твое счастье, что эта розетка давным-давно обесточена! Никто ей не пользуется, вот и отключили. А так бы знаешь, что с тобой было?
– Ох, дяденька, очень даже хорошо знаю...
– с облегчением вздохнул Сережа.
Он терпеливо слушал нотации, которые взахлеб читал незнакомый дядя. Наконец, тот успокоился и, представившись местным вахтером, предложил ребятам немедленно покинуть здание института. Сережа и Любочка заверили его, что уже уходят.
– Значит, полностью излечились!
– потерев ладонью взмокший лоб, сказал Сережа.
– Не возникает искаженная реальность.
– добавила Любочка.
– Так что добренький дяденька теперь в пролете! Не доберется до нас со своими стихами. И они не имеют силы...
– Хорошо-то как! Так что? По домам?
– вздохнул Сережа и попросил. Тогда, Любочка, оставь мне свой телефон, а? Я тебе позвоню.
– Зачем?
– Чтобы узнать, что с тобой все хорошо.
– ответил Сережа.
– Тогда и ты мне свой оставь. Только мне написать не на чем. спохватилась Любочка.
– Мне тоже.
– усмехнулся Сережа.
– Да это и не важно. Мы постараемся так запомнить. Ведь память нужно постоянно тренировать.
– Это уж точно!
Любочка назвала номер своего телефона, а Сережа своего. Семизначный
– Я позвоню!
– крикнул он вслед Любочке, которая мчалась к выходу из института.
– Звони! Счастливо, Сережа!
– с этими словами она выскочила на улицу. Дверь за ней захлопнулась.
Сережа тоже побежал к выходу. Он толкнул тяжелую дверь - и оказался прямо напротив двери деревенского бабушкиного дома...
"Вот это да!
– удивлению Сережи, много повидавшего за это время, не было предела.
– Как же это получилось? Тоже, что ли, искаженная реальность действует?" Он оглянулся по сторонам. На улице поливал дождь, наливал во двор глубокие лужи. Сережа подергал дверь. Но она не поддалась, потому что была закрыта на засов. Сережа дернул дверь ещё раз и с удивлением пригляделся к себе: он был опять одет в свою куртку. Да и в майку тоже. Словно никогда и не снимал их, не запихивал туда злобных пупсиков и не бегал по институту изучения аномалий в одних джинсах. К тому же, Сережа помнил, что майку добренькие дяденьки изодрали в клочки. А сейчас она была совершенно как новая. Да и на куртке спина была в нескольких местах прокушена. Сережа специально куртку снял и проверил. Сейчас не было ни дырочки.
"Чудеса!
– подумал он.
– Сплошные аномалии. Но так даже лучше. И бабушка волноваться не будет." Сережа громко постучал. За дверью послышалось шебуршение и встревоженный бабушкин голос:
– Кто там?
– Бабушка, это я, Сережа!
– Ах, Сережа!
– приговаривала бабушка, отодвигая засов.
Дверь открылась, и Сережа радостно бросился навстречу бабушке. Как же он, оказывается, по ней соскучился.
– Вот он какой у тебя неслух!
– тем временем причитала Антонина Тихоновна, то с одной, то с другой стороны подбираясь к Сереже.
– Хоть кол ему на голове теши - все равно по-своему сделает!
– Как же тебе не совестно!
– говорила бабушка Матрена.
– Ты почему без спросу на улицу выскочил? Мы и не видели! И как он только проскочил?
– Бабушк, я...
– начал было Сережа, но Тихоновна перебила.
– В окошко, злыдень, вылез!
– Да не в окошко я!
– Опять врать и огрызаться!
– бабушка схватила половую тряпку.
– В дождь ему гулять приспичило! И бабку обманывать! А вот я тебя тряпкой, вот я тебя тряпкой!
С этими словами бабушка погналась за Сережей, не переставая лупцевать его тряпкой. Сережа кинулся от неё в комнату. Но бабушка не отставала. Ее верная подруга с руганью бежала следом. Тогда Сережа, чтобы перекричать их дуэт, с налета бросился рассказывать недавно выученную поэму "Мороз красный нос". Хотя такого поступка от себя он не ожидал. Прослушав несколько первых строф, старушки сначала опешили, потом рядком уселись на диван и принялись слушать. А Сережа, стоя посередине комнаты, с чувством продолжал читать. На словах:
Есть женщины в русских селеньях
Антонина Тихоновна пустила первую слезу. "Все про нас, про нас прописано, Матрешенька... Мы такие, женщины в русских селеньях!" Бабушка Матрена Петровна от неё не отставала - она всхлипывала, сопереживая героям поэмы, и утирала слезы половой тряпкой. Той же самой, которой только что охаживала феномена-внука. К концу поэмы обе старушки рыдали в голос. А когда Сережа умолк, бросились обнимать и целовать его.
– Сереженька!
– дрожащим голосом повторяла бабушка.
– Да милый ты мой! Я тебя тряпкой! А ты такие стихи знаешь... Говори, специально для бабки выучил?