Маленький стрелок из лука
Шрифт:
Никогда еще Ева не была для него такой близкой, как сейчас. И он с удовлетворением понял, только что одержав трудную победу над собой, он в какой-то мере одержал победу и над Евой...
А ветер все гонял и гонял по пустынным вечерним улицам города опавшие листья.
Часть третья
Пути неисповедимы
1
– Двенадцать рублей, - сказал Том, закладывая фиолетовую копирку в квитационную
– Он совершенно новый, - возразила пожилая худощавая женщина.
– У меня даже чек сохранился... Вот, двадцать рублей...
– Не ходовой товар, - терпеливо объяснял Том.
– Я бы мог поставить и восемнадцать, но ваш светильник будет долго пылиться на полке.
– Хоть бы пятнадцать?
– попросила женщина.
– Понимаете, мы переехали на новую квартиру...
– Хорошо, пятнадцать, - сказал Том, которому не хотелось выслушивать рассказ про новую квартиру.
Он принимал товар, выписывал квитанции и нетерпеливо поглядывал на часы, будто подгонял стрелки. Обед через полчаса, а он умирает с голоду. Утром проспал на даче и пришлось ехать на работу без завтрака. Даже не побрившись. Хорошо, что он рыжий, не так заметно, красноватые волосы на красноватой коже. Ему можно в неделю два раза бриться, не то что чернявому Борису, тому на дню надо два раза соскребать свою щетину. Товар шел мелкий, неинтересный. Правда, один морячок сдал портативный магнитофон "Филипс". Новенький, в коробке с паспортом и со всеми причиндалами, что очень любят покупатели. Том принял его и отложил в сторону: кто-то из его многочисленных знакомых просил именно эту модель, а вот кто - никак не мог вспомнить...
Подошел приятель из другого отдела. Не обращая внимания на мужчину, сдающего отечественный проигрыватель, сказал, что один парень принес новенькую "Сейку" с двумя календарями.
– Сколько?
– выписывая квитанцию и не поднимая головы, поинтересовался Том.
– Два рубля, - ответил продавец.
– Морда что надо.
– Пусть сам носит, - сказал Том.
Если бы дешевле, Том мог еще взять. Не для себя, конечно, у него прекрасная скромная "Омега", и "морда" - циферблат - часов ему нравилась. Просто "Сейку" можно продать намного дороже... Приятель уже повернулся, чтобы уйти, но Том остановил:
– Принеси посмотреть.
"Сейка" действительно была что надо. Одна из последних моделей с хрустальным стеклом. Том вместе с приятелем вошел в полутемную комнатушку, где была их раздевалка и лежали принятые на комиссию вещи.
– Дешевле не отдаст?
– Я уже давил на него, - сказал приятель.
– Упирается, лоб!
Том достал деньги и отсчитал старыми десятками требуемую сумму. Ничего, он быстро загонит "Сейку". Один человек спрашивал у него такие часы, кажется, и телефон записан...
Выйдя из комнатушки, Том увидел Еву. Она кивнула ему и с места в карьер спросила:
– Сигареты есть?
Том покосился на очередного клиента и попросил ее подождать в магазине. Он сейчас обслужит еще одного товарища и выйдет. Через пять минут обеденный перерыв.
– Почему у тебя такое странное имя - Том?
– спросила Ева, когда они вышли на улицу.
– Выдумка покойного папаши, - сказал Том.
– Мои родители жили в Таллине, когда я родился... Слышала, там на ратуше знаменитый флюгер Старый Томас? Вот отец меня и назвал Томасом в честь этой железки...
– Оригинал был твой отец, - заметила
– Пообедаем?
– предложил Том.
– Я спешу, - отказалась она.
– Меня подруга ждет.
– Подруга?
– усмехнулся Том.
– Мне непонятна твоя ирония?
– сухо сказала Ева.
Тому она нравилась, но он никак еще не мог подобрать к этой своенравной красотке ключи...
Ева была у матери Ляльки и узнала, о чем они просили: Лялька не оставила никакого обличительного письма. Была лишь короткая записка, в которой она просила никого в своей смерти не винить. Тяжелый камень свалился с сердца Тома. На радостях он попросил Бориса передать девушке еще блок заграничных сигарет. Ева подарок не приняла, тогда Борис взял с нее по рублю за одну пачку. И вот снова она требует сигареты... На этот раз он возьмет с нее, как со всех...
– Мы компанией на двух машинах собираемся на выходные дни в Таллин... посмотреть на моего тезку Старого Томаса. Не хочешь проветриться? Гостиница заказана, там отличные кабаки, бары...
– На каких правах ты меня приглашаешь?
– сбоку взглянула на него Ева. Она ростом, когда на каблуках, выше его.
– На правах хорошей знакомой, - улыбнулся он.
– Ты не относишься к числу моих хороших знакомых, - обрезала она.
– А кто же я?
– с кислой миной проглотил он эту пилюлю. Редко кто из девушек так с ним разговаривал, и, может быть, поэтому ему все больше хотелось обломать, приручить эту гордую девицу, на которую то и дело оглядываются прохожие.
– Ты опасный человек, - сказала Ева.
– С тобой можно поддерживать только деловые отношения.
– Ты говоришь загадками.
– Лялькина мать считает, что ты и твоя компания погубили ее дочь, - заявила Ева.
У Тома, наверное, изменилось лицо, потому что Ева, сбоку взглянув на него, усмехнулась:
– Тебе неприятно это слышать?
Настроение у него сразу упало. Ему хотелось забыть об этой Ляльке и всех треволнениях, связанных с ее нелепой смертью, но не проходило дня, чтобы ему об этом не напомнили. Значит, мать что-то знала. Том мельком видел ее раза два-три. Он старался не бывать у Ляльки, когда дома была мать. А Лялька, насколько он знал, старалась не посвящать ту в свои личные дела. Откуда же она тогда знает про Тома и его компанию?
– Неужели Лялька тебя любила?
– спросила Ева.
– Лялька многих любила, - ответил он, думая о своем.
– Или никого. Когда многих любят, - значит, никого.
– В чем же ее мать обвиняет меня?
– Она говорит, что ты и тебе подобные растлили Лялькину душу. Лялька потеряла вкус к жизни.
– Почему люди во всех своих несчастьях и пороках обвиняют других, а не себя? Ну как я могу растлить твою душу? И зачем мне твоя душа? Я ведь не Мефистофель, а ты не Маргарита... У тебя своя голова на плечах, и ты знаешь, что тебе нужно делать...
– Я - да, - сказала Ева.
– А есть люди, которые не знают, что им нужно делать. Таких помани пальцем, и они пойдут за тобой, не думая, что их ожидает. Вот такая, по-видимому, была и Лялька.
– Видишь, как просто!
– рассмеялся Том.
– Кто-то очень верно сказал: "Больные умирают, а здоровые борются".
– А ты жестокий человек, - заметила Ева.
– Не я. Жизнь - жестокая штука, девочка!
– По-моему, Фауст погубил Маргариту, а не Мефистофель, - задумчиво проговорила Ева.