Маленький стрелок из лука
Шрифт:
Василию захотелось чем-нибудь помочь ей, растормошить ее, заставить шевелиться, действовать! Лишь красота и энергия могут поистине сотворить чудо...
– Ева, поехали со мной в Среднюю Азию, - предложил он.
– Я тебя завтра же на студии оформлю помрежем, и уедем отсюда к чертовой матери! На полгода, а? Подальше от моей Нонки и твоего папочки! Ну как, поедешь?
В глазах ее что-то вспыхнуло, ресницы задрожали, она зашевелилась в кресле, встала и, протянув руки, как слепая, подошла к нему. Совсем близко.
– И ты еще спрашиваешь?
– прошептала она и, уткнувшись ему в широченную
Василий растерялся, он даже протрезвел. Большая рука его стала осторожно гладить ее длинные гладкие волосы. Сквозь тонкую ткань рубашки он ощущал ее твердую горячую спину. Она плакала, а он улыбался в густую бороду. Ему вдруг стало легко и спокойно, как давно уже не было... Права эта девчонка, что прижалась к его груди, нечего цепляться за прошлое. Надо жить будущим, а будущее вот оно, рядом, в твоих руках... Только сумеет ли он его долго удержать, вот в чем вопрос!..
5
– Дядя Кирюша, а в Ленинграде летают большие воздушные шары?
– спрашивала Глаша, не отставая от него ни на шаг.
– С какой стати они должны там летать?
– удивился Кирилл.
– Это так красиво: большой-большой город и над ним летают разноцветные воздушные шары...
– мечтательно говорила Глаша.
Это действительно было бы красиво, но с чего она взяла, что в больших городах должны летать воздушные шары? Наверное, видела фильм о блокадном городе с заградительными аэростатами в небе...
Кирилл нервно мерил шагами узкую полоску берега. Глаша семенила сзади, стараясь точно попадать босыми ножонками в оставленные им следы на песке. Косички она расплела, и жидкие светлые волосы трепал ветер, дующий с озера. Небо над головой было низкое, затянутое пепельной мглой. Мгла эта как с утра обложила все кругом, так и не рассеивалась. Однако большого волнения на озере не было. Ровные, чуть заметные волны катились на берег, покачивая заякоренные на мелководье карбасы и плоскодонки. Не очень сильный ветер относил в сторону комаров.
– Ты точно помнишь, что они отплыли сразу после обеда?
– уже который раз спрашивал Кирилл девочку.
– Сашка кино любит, - объясняла Глаша.
– Наверное, уговорил тетю Женю пойти в клуб. А вы любите кино, дядя Кирилл?
– Сашка хоть умеет управлять карбасом?
– Санька-то?
– удивилась она.
– Санька все умеет. Весной в путину вместе с рыбаками сети ставил.
Может, мотор забарахлил?
– рассуждал вслух Кирилл.
– Что же могло случиться?
– С Санькой ничего не случится, он счастливый...
– трещала сзади Глаша.
– У него две макушки.
– Какие еще макушки?
– буркнул Кирилл.
– Обыкновенные, на голове. У всех но одной макушке, а у Саньки - две!
– с гордостью заявила Глаша.
– А у тебя два языка, -
– Когда один спит, другой болтает...
– Я на вас не обижаюсь, дяденька Кирилл, - сказала Глаша.
– Вы очень расстроенный...
Кирилл записывал предсвадебные обряды в соседней деревне, там одну девушку выдавали замуж, соблюдая старые обычаи. Когда он вернулся, Евгении на месте не было, оказывается, она, не дождавшись его, с Сашкой уплыла в Трубачево, где находились почта, магазины и сберкасса, хотя Кирилл и просил подождать. Он сам хотел отвезти ее. Дело в том, что последние дни, после возвращения с острова Важенка, Евгения места не находила от волнения: ей хотелось во что бы то ни стало дозвониться до Ленинграда и узнать, как там ее Олька... Сон ей приснился нехороший! Кирилл и не подозревал, что она такая, суеверная.
Уплыли они на карбасе после обеда, а сейчас уже поздний вечер. Можно несколько раз обернуться туда и назад. До Трубачева напрямик полтора часа езды на моторке. А на Сашкином карбасе сильный мотор, не то что у деда Феоктиста. И хотя Кирилл понимал, дозвониться отсюда трудно и Евгения могла задержаться, он волновался, особенно после того, как узнал у местных, что почта закрывается в шесть вечера, а сейчас без пятнадцати девять.
– Вы не убивайтесь, дяденька Кирилл, - успокаивала Глаша.
– Куды они денутся? Я ить не страдаю из-за мово Саньки? Ежели бы че с ними стряслось, я бы враз почувствовала. Я завсегда чувствую, когда что-нибудь случается. Вот в прошлом году...
– Бензин мог кончиться?
– рассуждал Кирилл.
– У Саньки всегда в лодке стоит полная канистра, - откликнулась Глаша.
– Сашок - ужас какой хозяйственный мужик. Как я. И в движках он морокует. Коли и сорвет шплинт с крыльчатки, он тот же секунд починит.
– Погоди!
– прислушался Кирилл.
– Кажется, мотор...
Глаша остановилась, ветер занес ее легкие волосы на лицо, она отвела их маленькой тонкой ручонкой и тоже прислушалась.
– Это рыбацкий катер, - уверенно сказала она.
– Стороной пройдут... Санькин мотор я сразу бы узнала...
Неподалеку от них опустилась ворона и, поглядывая в их сторону блестящим разбойничьим глазом, принялась обследовать кромку берега. Ветер топорщил на ее гладкой спине черные перья. Вот ворона остановилась, степенно подняла корявую ногу и, нахохлившись, растопыренной лапой почистила клюв.
– Надо плыть в Трубачево!
– решил Кирилл и, больше не раздумывая, направился к карбасу деда Феоктиста.
– Ой, я с вами!
– встрепенулась Глаша, глазевшая на ворону.
– Холодно, а ты босиком, - засомневался Кирилл.
– • Пожалуй, лучше иди домой и поставь самовар...
– Какой самовар, дядя Кирюша?
– обиделась Глаша.
– До самоваров ли тут, ежели мой Сашок...
– она прикусила язычок, вспомнив, как только что расписывала, будто с ее Сашкой ничего не может приключиться, иначе бы она почувствовала.
– Что твой Сашок? У него же две макушки?
– без улыбки спросил Кирилл. Он не на шутку стал волноваться, теперь его мучило нехорошее предчувствие.
– Мало ли че, - сказала Глаша.
– Макушки-то две, а голова одна, и он ее не бережет... Вы заводите мотор, а я сбегаю за бинтами!