Маленький стрелок из лука

Козлов Вильям Федорович

– Черт дернул меня за язык пообещать ей подарок с Севера.

– Никогда не обманывай детей, - сказал он.

Кирилл повесил трубку, глаза его были устремлены на высокое окно с черной пылью на подоконнике, а на губах все еще играла улыбка. Он пожалел, что не позвонил первой Евгении, сейчас бы уже мчался к ней... А теперь жди Вадима, милицию, занимайся неприятным, оставившим в душе отвратительный осадок, делом... Раньше Кирилл вместе с Вадимом сам входил в дома, где совершилось преступление, теперь преступление само пришло к нему в дом...

Щенка Кирилл при всем желании

не смог бы вот так сразу найти, зато он выбрал в магазине огромного белого пушистого медвежонка с черным носом и блестящими глазами, сделанными из какого-то полудрагоценного камня. Когда он шел с медведем под мышкой по улице, на него все оглядывались. А одна женщина даже спросила, где он такую "прелесть" купил.

Евгения жила па третьем этаже большого кирпичного дома на Московском проспекте. Прямо под окнами росли старые липы и тополя. Кирилл не решился при Ольке обнять Евгению, но она сама повисла у него на шее. Худенькая длинноволосая девочка лет четырех, засунув пальчик в рот, во все глаза смотрела не на них, а на пушистого мишку, который был ростом больше нее. Насмотревшись вдоволь, она потрогала игрушку рукой и разочарованно произнесла:

– Он не зывой...

У Ольки волосы такие же густые, как у матери, но не черные, каштановые. Смотрела она на мир большими, немного удивленными глазами, которые таращила из-под густых черных ресниц. Уголки пухлых губок были опущены вниз, отчего казалось, что девочка чем-то недовольна и вот-вот заплачет. Однако Олька редко плакала. И смеялась тоже. Кирилл часто ловил на себе ее внимательный взгляд. Когда она на него вот так смотрела немного исподлобья, засунув палец в рот, у Кирилла возникало желание схватить ее па руки и подбросить к потолку, услышать ее смех, увидеть улыбку, но он пока воздерживался: Олька должна привыкнуть к нему. Она-то Кириллу понравилась, а вот понравился ли он ей?..

Кирилл еще не знал, что путь к сердцу ребенка, выросшего без отца, непрост и длителен.

Они поцеловались на кухне у газовой плиты, когда Олька вошла туда. Остановившись на пороге и сразу же по привычке засунув пальчик в рот, она спокойно посмотрела на них и изрекла:

– Мама, зачем ты все время целуешь дядю?

– Я его люблю, - ответила Евгения, улыбаясь Кириллу.

– И мне нужно его любить?

– Я была бы очень рада.

– Я его не люблю, - твердо заявила Олька и ушла из кухни. До медведя она в этот вечер даже не дотронулась, хотя видно было, что он притягивал ее. Выдерживая характер, девочка таскала за собой куклу, что-то шептала ей па ухо, бросая то на Кирилла любопытные взгляды исподлобья, то на медведя, сиротливо сидевшего на полу у двери.

– Она у меня гордая, - заметила Евгения.
– И упрямая. Я бы очень хотела, чтобы ты ей понравился.

– Уж если тебе понравился, то Ольку как-нибудь обведу вокруг пальца, - рассмеялся Кирилл.

– Ты ее недооцениваешь...

Они втроем ужинали в большой квадратной комнате с балконом. Стол накрыт цветной накрахмаленной скатертью. В хрустальной вазе огромные яблоки, которые страшно и надкусить. Олька сидит на двух ковровых подушках, положенных на стул. Все стены увешаны картинами в буковых и простых деревянных рамках. Это акварели, натюрморты, портреты молодых бородатых парней и большеглазых длинношеих девушек с грустными лицами. Евгения была

изображена на трех портретах и нигде не похожа сама на себя. Не скажи, что это она, Кирилл сам и не догадался бы.

У стены широкий раскладной диван, накрытый тонким ковром, сервант с красивым столовым сервизом и хрусталем. Книги в другой маленькой комнате. Там одна стена занята секциями с книгами, а вторая - шкафом с игрушками. Там же и Олькина кровать. Квартира обставлена со вкусом. Красивая люстра, неброские обои, на широких окнах - толстые шторы из гобеленового материала. Паркет сверкает лаком.

Угощала Евгения куриным бульоном с великолепными мясными пирожками домашнего приготовления. На столе бутылка шампанского. Она прямо из холодильника и помутнела от испарины. Евгения в узкой кофточке и короткой юбке, открывающей ее стройные ноги. Когда она вставала из-за стола, чтобы принести из кухни кофе или тарелку, Кирилл с удовольствием смотрел на нее, что не ускользнуло от пристального взгляда Ольки.

– У меня самая красивая мама, - заявила она, глядя на Кирилла блестящими большими глазами. Они у нее почему-то были синими, хотя синие глаза чаще бывают у блондинок, а не у брюнеток.

– Ты тоже красивая, - чтобы польстить ей, заметил Кирилл.

– Мама лучше, - упрямо надула губки Олька.

– Вы обе красивые, - дипломатично согласился Кирилл.

– Ты тоже не страшный, - критически осмотрев его, заметила Олька.
– Только у тебя нос толстый и зуб с дыркой!

Чертовка, даже заметила крошечную щербинку на передних зубах!

– Для мусины это не страшно, - успокоила его Олька.
– Бабушка говорила, что с лица воду не пить...

– Мирно беседуете?
– посмотрела на них Евгения, усаживаясь на стул.

– Олька засыпала меня комплиментами, - улыбнулся Кирилл.

В десять часов Евгения уложила девочку спать. Немного погодя та встала и, шлепая босыми ножками по паркету, обхватила мишку поперек туловища и потащила к себе в постель.

– Он устал, бедняга, сидеть в углу, - пояснила она.
– Пусть немножко поспит.

– Кирилл, я так скучала без тебя, - потом говорила ему Евгения.
– Считала дни, когда ты приедешь... У меня ведь середины не бывает: я или не люблю, или уж так люблю, что самой страшно!

По потолку пробегали тени, это штора шевелилась на сквозняке. Балконная дверь была приоткрыта, и до них доносились звуки ночного города: шум машин, неясные голоса, музыка. Будто прогрохотали вдали заглушающие раскаты грома: это пролетел самолет.

– Не было дня там, на Севере, чтобы я о тебе не, думал...
– сказав Кирилл.
– И знаешь, чего я больше всего на свете боялся? Приеду, а ты другая, не такая, какой я тебя узнал на острове Важенка...

– И какая же я здесь?
– повернула она к нему лицо с блестящими глазами. Матовая белизна ее кожи красиво оттеняется черными распущенными волосами.

– Именно такая, какой я и хотел тебя увидеть.

– А ты немного другой, - сказала она.
– Какой-то отрешенный и озабоченный...

– Меня все-таки обокрали, - усмехнулся он.
– И украли не пустяк, а очень хорошие картины - память о моих предках.

– Найдут, - успокоила Евгения.
– В музей воры их не продадут, а в частное собрание ворованные вещи настоящий коллекционер не возьмет.