Малиновский. Солдат Отчизны
Шрифт:
После этой тирады Чаковского в зале возникло оживление, послышались возгласы. Малиновскому было ясно, в чём дело: в зале сидели не только писатели, но и маршалы, генералы и офицеры, которые эту войну вынесли на своих плечах. Они не желали, чтобы то, во что они так свято верили, подвергалось сейчас сомнению и ревизии.
— Что, товарищи, не согласны со мной? — встревожился Чаковский. — Насколько я знаю, у нас нет книг или кинофильмов на военные темы, в которых наиболее полно выразились бы те недостатки, о которых я говорю. Речь идёт лишь о тенденциях, их можно проследить
Стараясь поскорее уйти от острых вопросов, Чаковский предпочёл порассуждать о литературе в буржуазных странах. Он заметил, что там каждая война вызывает поток литературы, разоблачающей официальную пропаганду. Это в основном прогрессивная, хотя во многих случаях и пацифистская литература. Писатель этого направления рисует подвиг не как высшее проявление нравственных качеств, не как сознательное свершение человека, а как ситуацию, в которую псевдогерой попадает или случайно, или же против своей воли.
— Наши же писатели, — продолжал Чаковский, — при изображении жизни армии в какой-то мере растеряли великолепные традиции тридцатых годов.
«Это верно, — согласился Малиновский. — Неплохие были тогда книги, пусть и не шедевры. Но они помогали готовить поколение к войне, вызывали интерес к армии. А какова была любовь народа к своим защитникам! Бывало, завидев на улице военного, особенно лётчика или пограничника, девушки оборачивались и улыбались им вслед. А почему? Романтическое было время, хотя и жестокое. Каждому значительному подвигу — слава. О нём знали все, это был триумф. Спасение челюскинцев, перелёт Чкалова и Громова через Северный полюс, знаменитые полёты женщин-лётчиц Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко, Марины Расковой — всё это было грандиозно, вселяло в души гордость. А разве сейчас нет героев, нет подвигов? Есть! Но как мы любим всё засекречивать, накладывать, как выразился Чаковский, табу».
— Посмотрите, товарищи, американские фильмы, в которых изображается война, — говорил Чаковский. — Там уж если пропагандируют американскую армию, так солдат и офицеров показывают такими непобедимыми красавцами, магами и волшебниками, которым сам чёрт не брат! Не знаю, видели ли вы фильм «На последнем берегу»...
— А как его увидишь? На эти фильмы у нас тоже табу! — раздалась громкая реплика из зала.
— Так вот, этот фильм рассказывает о гибели мира в результате атомной войны. Там показан офицер-американец, который на своей подводной лодке ушёл от радиации в австралийский порт, а когда радиация стала приближаться к Австралии и он узнал, что должен умереть в иностранном порту, то вместе со своим экипажем пошёл в территориальные воды Америки по заражённым радиацией водам океана, чтобы погрузиться в глубины в родных американских водах. Вот как у них воспитывают патриотизм, а у нас есть литераторы, которые начинают ехидно подсмеиваться над этим святым понятием...
После перерыва к трибуне, высоко неся седовласую голову, направился Алексей Сурков. Малиновский хорошо знал его и не раз вместе с бойцами и офицерами пел на фронте знаменитую «Землянку». И потому сейчас зааплодировал.
Сурков вначале пожаловался на то, что на этой встрече у него лично
— Впрочем, я не одинок в этой ситуации, — развёл руками Сурков. — В этом всемирном совете были представлены Фадеев, Тихонов, Эренбург, Полевой, а ведь они всей своей жизнью и творчеством связаны с армией. И я думаю, что наша совесть перед миром чиста. Разве кто-нибудь, кроме законченных идиотов и провокаторов, может утверждать, что высокий и всегда чисто звучавший патриотизм нашей литературы хоть когда-нибудь был проникнут милитаризмом или человеконенавистничеством? Наша литература глубоко патриотическая и гуманистическая.
Я не могу понять людей, которые стенают: надоела военная тема, оскомину набила. Не новое это хныканье! Помню, в тридцатые годы примерно так же ныли. А потом по экранам страны могучим валом прокатился фильм «Чапаев», и как он оказался нужен именно в предгрозовую пору! Так что пусть себе хнычут, кому охота, а нам надо делать своё дело. Мне о ракетчиках, правда, трудно писать, особенно если принять во внимание, что моим любимым родом войск всегда была кавалерия...
— Да ты не Алексей Сурков, а Семён Будённый! — с места выкрикнул под смех зала Первенцев.
— А что такого? Будённый — наш национальный герой! Но я к чему о кавалерии заговорил? Чтобы сказать: прощаюсь с кавалерией, отныне мои самые любимые войска — ракетные. И особенно стратегического назначения! Но главное не в этом. Патриотическая песня — это, други мои, не обязательно ракеты или, там, подводные лодки, которые прошли под полюсом, это прежде всего чувство любви к Родине, ощущение слитности человека с её судьбой. Вот скажите, «Нас утро встречает прохладой» на музыку Шостаковича — патриотическая песня? Ещё какая патриотическая, очень даже патриотическая!
А насчёт перекосов в военной литературе, так вот что я думаю, — сменил тему Сурков. — Вы не заметили, что наши знаменитые писатели — не стану называть имён, а то если кого-нибудь пропущу, так смертная обида будет, — так вот, эти знаменитые писатели в сорок втором писали про войну совсем не так, как пишут теперь? Теперь начали мудрствовать от лукавого. Тогда на щит поднимали героев, а теперь приходят в умиление от антигероев. Но, думаю, переболеют они этой болезнью и перестанут шарахаться из одной крайности в другую...
Когда пришла очередь выступать Малиновскому, он решил не говорить конкретно о литературных проблемах. Деятели литературы должны узнать, что представляют собой современные вооружённые силы Советского государства, как они совершенствуются, чтобы отвечать требованиям международной обстановки. Министр говорил подробно, по возможности, открыто, насколько это дозволялось грифом «совершенно секретно». И особенно подробно — о новом и горячо любимом министром обороны виде вооружённых сил — ракетных войсках стратегического назначения. Потом перешёл к проблемам особой войны — войны психологической.