Малиновые облака
Шрифт:
4
— Успокоилось твое сердце? — тихо спросила Надежда Петровна.
— Терпеть можно, — Григорий Якимович повернулся к жене, провел рукой по ее лицу. Она прижалась увядшим, морщинистым лицом к его ладони и быстро проговорила:
— Съезди, Гриша, на родину, не мучь себя…
— Что ты, Надюша?
— Ох, Гриша, сердцем чую, душа у тебя болит. Как кончилась война, ни одного письма не написал домой и не съездил, теперь ты и мучаешься, душа твоя тянет тебя домой…
— Спасибо, Надюша. Что-то стронулось внутри. Даже во сне вижу родной дом, слышу, как жаворонок поет…
— Знаю, Гриша, знаю. Крепкий ты человек. Потому так сильно и приглянулся ты мне… Ложись, отдохни чуток, а я соберу все, что надо.
Григорий Якимович послушно лег на кровать, закрыл глаза и тут же крепко уснул, как будто и не болело у него ничего, даже сердце стучит ровно. Вот какое чудесное лекарство нашла жена!
Утром она стала одевать его в дорогу. Подала ему пиджак, и он, увидев все свои ордена и медали, с удивлением спросил:
— Это зачем?
— Никогда ты не хвастался наградами, знаю. А сейчас надо. Не куда-нибудь едешь, а на родину. Пусть люди посмотрят, пусть.
Они вышли на широкую улицу станицы, подошли к остановке автобуса, держась за руки.
Надежда Петровна без умолку говорила, отдавая последние наставления. Григорий Якимович кивал головой, будто все слышит и запоминает, но сердцем он был уже давно там, в своей деревне Атламаш, где родился и вырос.
Подъехал автобус, который два раза в день курсировал от станицы до станции и обратно. Станичники уважительно смотрели на Григория Якимовича, впервые увидев его ордена и медали. Здороваясь, уступали дорогу. И он здоровался, слегка наклонив голову и почему-то смущаясь. Но зайти в автобус не торопился: хотелось попрощаться с женой наедине.
Надежда Петровна вопрошающе заглянула ему в глаза.
— Не горюй, вернусь, — убежденно сказал ей Григорий Якимович.
Надежда Петровна, улыбнувшись, кивнула: мол, ни на секунду не сомневалась в этом. Больше они не сказали ни слова, только смотрели в глаза друг другу.
Но вот автобус тронулся, и жена осталась одна. Ветер трепал ее седые волосы, шевелил складки платья. Взгляд Надежды Петровны, доверчивый, нежный, был устремлен на Григория Якимовича. Вот так смотрела она и во время войны, когда выхаживала его в госпитале, где они впервые встретились, вот так смотрела, когда жили все эти послевоенные годы вместе одной семьей. Обыкновенная, из тех неприметных, которые не бросаются в глаза на веселых гуляньях, не поражают огненным блеском очей. О таких просто говорят: некрасивая. Но именно такие женщины, не обладая внешней красотой, наделены внутренней, и если мужчина вовремя почувствовал это, то он может считать себя счастливым человеком. Григорию Якимовичу повезло: внутреннюю красоту Надежды Петровны, Надюши, он распознал вовремя. «Дай бог другим мужчинам найти такую красивую душой женщину, как Надя», — иногда с гордостью думал он.
5
Поезд остановился в Саратове. Григорий Якимович посмотрел в окно и увидел на перроне молодых веселых парней. Они смеялись, пели, играли на гитаре. Их окружали взрослые — отцы, матери, родственники. Были среди них и девушки. И одна из них в белой косынке показалась Григорию Якимовичу грустной. Она молча прислонилась к парню в синем джемпере и смотрела вниз, под ноги. А парень, наклонившись к ней, что-то шептал ей, видимо, успокаивал.
«Парни едут в армию», — догадался Григорий Якимович. Тотчас
Поезд засвистел, ребята разместились по вагонам. Провожающие, такие же возбужденные и веселые, замахали руками. Только девушка в белой косынке никак не отпускает от себя своего парня. Повисла безжизненно на руках, смотрит в глаза ему, плачет.
«Нс горюй, касатка, не беспокой свое сердечко, вернется твой друг живой и невредимый», — подумал Григорий Якимович.
Поезд тронулся. Парень на ходу вскочил в вагон, а девушка как бы замерла на платформе.
В своем купе Григорию Якимовичу стало скучно. Молодая пара — муж и жена — ушли в ресторан. Третья попутчица — старушка, как у себя дома, спокойно и деловито вязала детский чулок и в разговор не вступала.
И Григория Якимовича вдруг потянуло к будущим солдатам, которые разместились в соседнем вагоне. Когда он открыл дверь, ребята перестали петь.
— Здравствуйте, — поприветствовал Григорий Якимович.
— Привет, отец, — раздались голоса. — Садись с нами.
Ему освободили место. Григорий Якимович сел, поставив палку между ног.
— Значит, служить едем? — спросил он, оглядывая веселую компанию.
— Служить, — ответил один. — Солдатами будем.
Григорий Якимович сразу признал в этом парне того, в синем джемпере, к кому припадала девушка в белой косынке. Но если на перроне он казался веселым, то сейчас его словно подменили. Наверно, он понял, с каким близким человеком попрощался на долгие-долгие месяцы.
Парни долго разглядывали ордена и медали Григория Якимовича, потом один не утерпел, осторожно прикоснулся к ним рукой.
— А вы, видать, немало повидали, отец? Тяжело было?
— Всякое было. Солдатская служба, сынок, тяжела, но почетна, — Григорий Якимович почувствовал себя необыкновенно хорошо среди этих незнакомых ребят. — Это такая же работа. Если любишь свое дело, оно принесет тебе радость. Вот и служба такая же. И радость испытаешь, и горесть встретишь.
— Я понял, — задумчиво сказал парень в синем джемпере. — А долго вы воевали?
— Два года. Больше не пришлось — валялся по госпиталям. В одном вот руку отрезали, в другом даже без ног хотели оставить. Спасибо девушке — спасла меня.
Кругом притихли. Подумали, наверное, что старый солдат начнет рассказывать самое интересное из своей жизни, но Григорий Якимович неожиданно умолк. Расспрашивать его ребятам показалось неудобно, и они тоже молчали.
— Вот у Васи, — сказал наконец кто-то, показывая на парня в синем джемпере, — девушка осталась. Обещала ждать. Как вы думаете, дождется она его?
Григорий Якимович посмотрел на Васю.
— Обязательно дождется! Надо только верить. Без веры служить тяжело… Ну, мне пора, засиделся я. Не серчайте уж.
— Подождите, отец, за встречу такую не грех и выпить!
— Это можно, — согласился Григорий Якимович. — Я сейчас схожу. В честь вашего отъезда.
— Не надо. У нас свое есть.
Быстро нашли кружку, откупорили бутылку вина.
— Хорошо служите, ребята, не срамите отцов своих и дедов! — торжественно проговорил Григорий Якимович и выпил.