Малорусскій вопросъ и автономія Малороссіи (старая орфография)
Шрифт:
Меня удивляетъ не новая схема «г. Грушевскаго — эта новость очень старая, меня удивляетъ то, что г. Грушевскій считаетъ ее научной, т. е. объективной, а обычную упрекаетъ въ политиканств, чего не признаетъ за своей. Не нужно одеако много распространяться о томъ, что политиканствомъ именно и отличается схема г. Грушевскаго-свои ріа desideria, свои надежды па будущее малорусскаго народа онъ переноситъ въ прошлое. И вс положенія г. Грушевскаго очень но трудно разрушить его же собственнымъ оружіемъ.
Согласимся на время съ нимъ; скажемъ — общерусской исторіи нтъ, а ость только исторія отдльныхъ народностей, живущихъ на территоріи теперешняго русскаго государства. Выдлимъ исторію великорусскаго народа въ отдльный предметъ. О чемъ будетъ она говорить? Около какого центра будетъ вращаться ея изложеніе? Никто, конечно, спорить не будетъ противъ того, что важнйшій фактъ великорусской исторіи созданіе русскаго государства. Территорія, занятая огромнымъ количествомъ разныхъ народовъ,
Г. Грушевскій обвиняетъ нашу науку за то, что опа изучаетъ исторію, изучаетъ то, что интересно и важно съ исторической точки зрнія, за то, что историкъ пашъ хочетъ быть историкомъ, а не этнографомъ, изучаетъ моменты историческаго процесса, движенія — культурнаго развитія, а не одну этнографію.
Съ легкой руки этнографовъ мы склонны преувеличивать значеніе мстныхъ особенностей, съ грустью упрекать кого то за сглаживаніе мстныхъ отличительныхъ чертъ; многимъ кажется, что новое вино можно вливать въ старые мха. Вспомнимъ, съ какой яростью обрушивались сначала раскольники, а потомъ славянофилы, на Петра Великаго, обрзавшаго доходившія до чреслъ длинныя бороды и влачившіяся по земл старо-русскія ферязи. По въ такомъ суровомъ преслдованіи повидимому невинныхъ, никому но мшавшихъ, вншнихъ особенностей, была глубокая государственная идея — отучить населеніе держаться старины только потому, что она старина, традиція, привычка, безразлично къ ея внутреннему смыслу, значенію, удобству.
Для однихъ этнографическія особенности имютъ значеніе разнообразныхъ способовъ приспособленія къ мстнымъ условіямъ, но не всегда такое приспособленіе есть наилучшее ршеніе вопроса; оно существуетъ часто только faute do mieux и поэтому но всегда мы должны сожалть о томъ, что нкоторыя особенности мстныя уступаютъ мсто нововведеніямъ — вдь задача культуры — наилучшее, наиболе раціональное и экономичное разршеніе жизненныхъ вопросовъ. Эту экономію преслдуетъ все-костюмъ, языкъ, бытъ. Твердые звуки языка латинцевъ, такъ гармонирующіе съ суровымъ характеромъ покорителей міра и съ лапидарнымъ характеромъ памятниковъ письма, смняются мягкими, не требующими усилія открытыми звуками чарующей итальянской рчи, и сонеты Петрарки не выскаются на камн, какъ законы XII таблицъ, а рисуются на мягкой полотняной бумаг.
Закованный въ желзо съ ногъ до головы средневковый рыцарь сидитъ въ XVIII вк въ будуар напудренной маркизы въ шелковомъ камзол и штиблетахъ, потемнвшій подъ арабскимъ небомъ крестоносецъ боится рзкаго движенія, чтобы не разбить фарфоровой статуэтки Дафны пли Хлои, или сдвинуть съ мста артистически завязанное жабо. Король, закутанный въ горностаевую мантію, съ безконечнымъ шлейфомъ, который несутъ за нимъ херувимы-пажи, въ драгоцнной корон, чуд ювелирнаго искусства, выходитъ теперь во фрак съ шапоклакомъ въ рук. Въ каждое данное время все— рчь, костюмъ, постройки, увеселенія, понятія, вся совокупность быта, иметъ свой стиль, свою яркую оригинальную физіономію — они объясняются условіями жизни, а условія жизни ими поясняются. На придворномъ балу можно загримироваться и русскимъ старымъ бояриномъ, въ длинополой ферязи, и горлатой шапк, блоснжнымъ рындой, стряпчимъ съ ключемъ и стряпней, но окольничій Синягинъ все же остается, несмотря на подпись и костюмъ, тайнымъ совтникомъ и егермейстеромъ Двора Его Величества, придворнымъ XX вка. Съ эстетической и археологической точекъ зрнія можно сожалть объ утрат живописныхъ костюмовъ прошлаго, находить очаровательными дамскія прически XYIII вка въ нсколько футовъ вышиною, любоваться мушками-поэмами на накрашенныхъ щечкахъ тогдашнихъ красавицъ, но человчество съ каждымъ днемъ все бдне, мясо по рублю за фунтъ, хлбъ по 2 рубля за нудъ, а излишекъ волосъ скоро пойдетъ въ продажу на матрацы, для покупки щавеля на супъ.
Любовь къ родин на первой стадіи-чувство инстинктивное, безсознательное, семейное, охранительное, — результатъ привычки, естественнаго подраженія. Своихъ, свое, любятъ но за то, за что слдуетъ любить, и даже вопреки уму, какъ иногда мать изъ всхъ
Но такая любовь пассивна, бездятельна, лнива, лишена творчества, прогресса, она выражается лишь въ тоскливомъ nial du pays. На второй своей стадіи любовь къ родин становится силой дятельной и творческой, потому что будетъ сознательно-критической. Это будетъ но любовь Сцеволовъ и Катоновъ, а любовь Тацита, съ болью взирающаго на родные недостатки и страстно зовущаго впередъ къ совершенствованію, любовь, въ которой чувство но заглушаетъ разсудка, привычка не ослпляетъ, семейное не закрываетъ общечеловческаго.
Германецъ, гд бы онъ ни былъ, и кто бы онъ пи былъ — баварецъ, саксонецъ, пруссакъ — съ гордостью называетъ себя Deutsche, членомъ одного великаго народа — у него узкій мстный патріотизмъ, старые родственные счеты не заглушили чувства солидарности всхъ частей одной великой націи, и во всхъ углахъ земнаго шара, куда только но проникаетъ германецъ, звенитъ одна пснь — Deutscliland, Deutschland uber Alles! А вдь и германскія племена когда то воевали другъ съ другомъ, то здсь, то тамъ составлялись отдльныя государства, изъ которыхъ то одно, то другое достигало господства, гегемоніи. Теперь это одна нація, сознательный союзъ равноправныхъ членовъ, и вс встанутъ, какъ одинъ человкъ, па защиту общаго блага. Не то у насъ. Самое имя русскій кажется нкоторымъ изъ нашихъ узко-мстныхъ патріотовъ чмъ то обиднымъ, оскорбительнымъ, чуть но клеймомъ каторжника, прикованнаго къ цпи суровымъ тюремщикомъ. Наиболе рьяные мстные южнорусскіе патріоты стараются замнить исконное Русь, одно изъ древнйшихъ именъ южнорусскаго центра, перешедшее затмъ на всю совокупность восточныхъ славянскихъ племенъ, новйшимъ Украина, отвергая л среднее — Малороссія, въ которомъ все же звучало старое Русь, или ставящее югъ въ положеніе меньшаго брата — но они забываютъ, что Украина не что иное, какъ Окраина, пограничная марка то польскаго, то московскаго, государства.
И это потому, что мы въ нашей любви къ родин еще остановились на чувств узко эгоистичномъ, семіейномъ, что у насъ еще живутъ семейно-родовые инстинкты древнихъ Угличей и Тиверцевъ, для которыхъ даже русскій-полянинъ былъ не своимъ, чужимъ, конкуррентомъ, часто врагомъ, и еще потому, что мы до сихъ поръ не съумли создать изъ всхъ племенъ, такъ пли иначе теперь соединенныхъ вмст въ одно государство— націи, сознательнаго правового союза.
Я нисколько не защищаю старшой отрасли русскаго парода, поднявшей стягъ объединенія и достигшей гегемоніи — великороссовъ. Они сильно повинны въ этомъ отчужденіи своимъ самомнніемъ, своей суровостью и подчасъ жестокостью къ своимъ же братьямъ кровнымъ, которымъ отказывали такъ долго въ равныхъ правахъ наслдства. Но столько же виноваты и меньшіе братья— они виноваты въ инертности, лности, отсутствіи солидарности въ стремленіяхъ защищать свои права. Если маленькая Финляндія за короткое столтіе успла отстоять свои права, то у южноруссовъ было для этого 2 съ половиной столтія— и они пожали то, что посяли. И все же я скажу, lionny soit qui mal у pense, что одной изъ важнйшихъ причинъ отсутствія даже мстной автономіи у малороссовъ была, помимо національныхъ чертъ, косности и способности развивать энергію только въ крайности— слишкомъ большая національная близость двухъ славянскихъ втвей — то именно, что такъ не по сердцу узко-мстнымъ патріотамъ, но что составляетъ фактъ историческій. Я скажу больше — настоящей племенной вражды у добродушныхъ южноруссовъ никогда не было къ москвичамъ. Если малороссъ называетъ великоросса кацапомъ, а великороссъ малоросса— хохломъ, то вдь и тулякъ обзываетъ орловца проломленной головой, получая взамнъ кличку рукосуя, а они вмст потшаются надъ пошехонцемъ, заблудившимся въ трехъ соснахъ.
Національный антагонизмъ пытались у насъ насадить преимущестенно въ 60-хъ годахъ, и не малую роль въ этомъ дл сыграло польское возстаніе, когда польская шляхта сочиняла малорусскія псни, а Богданы Залсскіе, поляки до мозга костей, сочиняли надгробные плачи, врод «Ужъ більше літъ двісті, якъ козакъ въ неволи», и въ золотой грамот общали каждому польско-украинскому патріоту, павшему за Рчь Посполитую, по земельному надлу, немногимъ однако превышавшему извстный нищенскій надлъ положенія объ освобожденіи крестьянъ. Въ 60–70 годахъ интеллигенція украинофильская пренаивно мечтала показать рожки Москв, но Чигиринское возстаніе было поднято не во имя отдльности Малороссіи — для народа понятія отвлеченнаго, а такой же золотой грамотой, надлявшей населеніе землей, а въ крошечномъ украинофильскомъ кружк 40 годовъ — Кирилломееодійскомъ Обществ — вс славяне призывались къ федераціи подъ гегемоніей Великороссіи.