Мама мыла раму
Шрифт:
Вовка затормозил.
— Приехали.
Сторож показал, где находится контора, и они пошли по длинной, усыпанной гравием дорожке.
— Я давно хотел тебя спросить… — начал Вовка, — еще когда в школе учились… — он посмотрел на Светку. — Как человек, если он не Анна Каренина, может попасть под поезд?
— Мать всю жизнь была уверена, что это дело рук гэбэшников, — как бы нехотя начала Светка. — Отец ведь в институте был всеобщим любимцем… А однажды, — продолжала она, не глядя на Вовку, — отец вернулся домой и сказал матери, что меня сегодня вызывали в комитет комсомола и предложили… осведомлять
— А он? — прервал молчание Вовка.
— Мать говорила, что он ей это сказал, конечно, с возмущением, но и как бы с гордостью: вот, мол, понимают, кто в институте лидер… — Светка вздохнула. — Мальчишка!.. — и опять замолчала.
— И что дальше? — не унимался Вовка.
— А дальше… мать, она ж у меня с Западной Украины, заявила отцу, что я не сомневаюсь, что ты им ответишь, только на всякий случай знай: или я, или они.
— Понятно… — Вовка помолчал. — И ты думаешь, они…
— Не я, — перебила Светка. — Но мать была уверена, что ему этого не простили, и через пятнадцать лет, когда он получил такое блестящее назначение — главным инженером, в Москву, — отомстили… — Светка вытащила сигарету. — Как ты думаешь, здесь можно курить? — и добавила: — Мать говорила, что это как в «Выстреле», только там Сильвио свой удар не нанес… — Светка положила сигарету обратно в пачку. — Впрочем, она была помешана на русской литературе.
— А говоришь, с Западной Украины, — усмехнулся Вовка и, толкнув дверь конторы, пропустил Светку.
Заполнив заявление, Светка протянула его начальнику кладбища.
— И документы, пожалуйста, — попросил тот, не глядя на Светку.
Светка достала из сумки два свидетельства о смерти.
Начальник механически пробежал первое и раскрыл второе.
— Это… как? — он поднял глаза на Светку.
— Что — как? — с вызовом ответила Светка.
— Да вот же, — начальник ткнул пальцем в заявление, — в графе «Фамилия», перед «Мария Николаевна», вы пишете «Корч…» — он запнулся, — «Коч…»
— Кочмарчик, — перебила Светка.
— Правильно, — кивнул начальник. — А в свидетельстве у вас — «Яшина», — он снова посмотрел на Светку.
— Ну и что? — огрызнулась та.
— То есть как это «ну и что»? — строго сказал начальник. — У нас тут не шарашкина контора, а государственное учреждение: мы изготавливаем плиты согласно документам. А у вас, — он постучал пальцем по Светкиному заявлению, — вместо одного человека написан другой, — начальник понизил голос, — может, вообще живой… — и хмыкнул: — Прям Гоголь какой-то!
— Ничего не Гоголь! — вспыхнула Светка. — Просто мать потом замуж вышла и взяла фамилию отчима.
Начальник задумался.
— Ну и… почему вы не пишете в заявлении фамилию этого, как вы выражаетесь, отчима?
— Да потому что я его ненавидела! — взорвалась Светка.
— Попрошу не шуметь в общественном месте, — постучал карандашом по столу начальник кладбища. — А собственно, почему?
— Потому что он был парторгом в своем институте и вечно бубнил, что «советское значит отличное», а сам из всех заграниц привозил тряпки — себе и матери.
— А вам нет? — уточнил начальник.
— Да не в этом дело! — Светка вытащила сигарету. — А в том, что, когда я ушла
Светка покрутила сигарету в пальцах.
А молчавший до сих пор Вовка поддержал, что да, действительно, когда Светка ушла из дома, то жила у меня, как раз родители в командировку уехали, и Мария Николаевна тогда чуть с ума не сошла, а вы тут бюрократию разводите…
Начальник нахмурился.
— Хорошо, пусть так. Но вот в графе «Дата смерти» вы пишете… — он надел лежавшие на столе очки, как если бы для того, чтобы разглядеть цифры, нужно было более острое зрение, чем для того, чтобы разглядеть буквы, — «1970», хотя в свидетельстве у вас стоит «1995». — Он снял очки. — А это как?
— А так, — Светка сломала сигарету, — что когда мать умирала от рака, а участковый врач выписывал ей омнопон в расчете на один раз в сутки, а нужно было восемь, как выяснилось потом в хосписе, когда мне — по блату, то есть с помощью того же отчима, который, несмотря на то что времена переменились, остался номенклатурщиком, хотя и перестал быть отчимом, — удалось ее пристроить, чтобы она не сошла с ума от боли, она сказала, что мои муки — адские, потому что жизнь кончилась, когда погиб твой отец… А отец погиб в семидесятом.
— Н-да… — протянул начальник кладбища. — А свидетели есть?
— Свидетели чего? — не поняла Светка.
— Что она так сказала, — пояснил начальник.
Светка задумалась.
— Сын… — и, прикинув, добавила: — Ему было тогда два года было…
— Два года не считается, — твердо сказал начальник кладбища и отодвинул Светкины бумаги.
Светка и Вовка подошли к машине.
— Вовк… — Светка копнула носком туфли гравий. — А ты не мог бы… свозить меня в еще одно место?..
— Нет проблем, — Вовка открыл дверцу, пропуская Светку.
— Я тут вспомнила, — затараторила та, пристегивая ремень, — когда мы с Петровым венчались, там сбоку от храма была вывеска не то «Бюро похоронных процессий», не то «Нимфа». Я еще тогда подумала, что это плохая примета. — Светка посмотрела на Вовку. — Это недалеко…
— Так вы с Петровым венчались? — включил зажигание Вовка.
— Ну да, — Светка достала сигарету. — А потом развелись…
— Что развелись, я знаю, — Вовка крутанул руль. — А что венчались — впервые слышу.
Светка посмотрела в окно на уплывающее кладбище.
— Мне что обидно — что мать после развода не поменяла фамилию обратно, — она стряхнула пепел в пачку. — А я хочу, чтобы отец не знал…
Вовка вопросительно посмотрел на Светку.
— …что она второй раз замуж выходила, — пояснила Светка и сердито затянулась. — Зачем она вообще ее меняла!.. — и, помолчав, добавила с усмешкой: — Впрочем… я же поменяла…
— Так ты что — Петрова? — изумился Вовка.
— Была, — Светка опять посмотрела в окно. — Три года… Малодушие, конечно, с моей стороны… — Она повернулась к Вовке. — Но, знаешь, как тяжело быть Кочмарчик в России! Ты же помнишь, как учителя вечно перевирали мою фамилию! И преподаватели в институте. И приемщицы в прачечной… — Светка махнула рукой. — А тут — Петрова. Простая фамилия.