Мама мыла раму
Шрифт:
Но Нина Ильинична положила трубку и сказала, что это Наташа и они с Владом приглашают нас на новоселье.
А когда Нина Ильинична и Таня вошли в огромную квартиру Влада и Наташи, то увидели хохлушку.
Бывшие соседки обнялись, и Влад начал экскурсию по квартире.
— Это камин, это гардеробная, это зимний сад… — он подошел к закрытой двери и торжественно произнес:
— А это…
Все столпились у закрытой двери, и у Нины Ильиничны заколотилось сердце: раньше здесь была ее квартира.
Влад
— Фонтан, — выдавила хохлушка.
— Бахчисарайский, — усмехнулась Таня.
А у Нины Ильиничны непроизвольно хлынули слезы: здесь играл ее ребенок, сюда приходили ее ученики, здесь стоял стол с телом ее мужа…
А Наташа, не замечая реакции, кивнула Владу — он подкрутил какой-то кран, и фонтан ударил до самого потолка, потолок при этом выгнулся, свет погас, вспыхнуло множество разноцветных лампочек, заиграла музыка.
— У нас такой у Кыеви… — вздохнула хохлушка. — Я раз дитэй туда возыла из нашей Макеевки… — по ее щекам медленно потекли слезы. — А теперь они одни, то есть с отцом… алкоголиком… — И она быстро посмотрела на Нину Ильиничну и, как бы оправдываясь, объяснила, что не всегда же он был таким, а как шахту закрыли и в НАТО поступать надумали… — Она вытерла слезы. — Вот я и рванула в Москву на заработки…
И Нина Ильинична понимающе кивнула, мол, взрослые вечно заварят кашу, а детям есть нечего, и машинально спросила:
— А сколько их у вас?
— Двое, — залилась слезами хохлушка. — Девочка и… девочка.
И Нина Ильинична выразительно посмотрела на Таню и заметила, что литературу нельзя понимать буквально.
И Таня дрогнувшим голосом предложила хохлушке: «А привозите их ко мне, у меня как раз кровать свободная…»
И хохлушка всплеснула руками, что я даже не знаю, как вас зовут…
А Нина Ильинична подсказала, что ее зовут Татьяна, и три женщины — все в слезах — бросились обнимать друг друга.
— Не понял, — пробурчал Влад. — Был один фонтан, а стало четыре.
А Наташа надула губы:
— Вам что, не нравится?
И Нина Ильинична, взяв себя в руки, ответила, что просто:
Дыханье роз, фонтанов шум Влекли к невольному забвению, Невольно предавался ум Неизъяснимому волненью…— Спишите слова, — расчувствовавшись, попросил Влад.
И тут в комнату на велосипеде въехал Свят.
И Нина Ильинична сказала, что зачем же, я лучше книжку подарю и, обратившись к Святу, спросила:
— Ты читать умеешь?
И Свят кивнул и порулил дальше на своем велосипеде.
Музей Грина
— Ма-ма мыла… — пыхтел над книжкой белобрысый малыш, и, посмотрев на него и на склонившуюся над ним мать, Ася подумала, что как будто вчера точно так же на пляже учила читать Сережу, а ведь это было в прошлом веке.
— А почему преступников всегда тянет на место преступления? — спросил лежавший рядом Сережа.
И Ася вздрогнула и кивнула на его книгу:
— Что читаешь?
Сережа показал обложку.
— А не поздно? — усмехнулась Ася.
— Лучше поздно, чем никогда, — Сережа закрыл книжку. — В школе влом было… — Он помолчал. — Ты не ответила.
— Не знаю… — пожала плечами Ася.
— А еще писатель! — процедил Сережа.
— …наверное, потому, — сказала Ася, — что они испытали там чувство, больше нигде не испытанное, — и продекламировала:
…всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья.— Ты написала? — повернулся Сережа.
Ася вздохнула.
— Тогда Пушкин, — поправился Сережа.
— А между прочим, — как бы сама с собой продолжала Ася, — человека тянет не только на место преступления, но и туда, где он был… смертельно счастлив…
— Этот как? — Сережа перевернулся на живот.
Ася посмотрела на маячивший на горизонте парусник:
— Счастье ведь тоже «гибелью грозит». Не обязательно тем, кто счастлив. А самому себе. Грозит своим исчезновением. — Ася оглядела сына. — Но, как говорится в той рекламе, это тебе еще рано.
— В самый раз, — парировал Сережа.
А Ася сощурилась и вдруг предложила:
— Поехали в Феодосию?
— Сейчас? — не понял Сережа и напомнил: — Нам последние сутки остались.
— Вот на последние и поехали. Там галерея Айвазовского, музей Грина… — Ася запнулась.
— Я в твоем Грине раз пять был, — хмуро заметил Сережа, — с бабушкой…
— Очень может быть, — кивнула Ася.
Помолчали.
— А где мы там будем ночевать? — поинтересовался Сережа.
— В одном месте, — ответила Ася и, подумав, добавила: — Или в другом.
— Как хочешь, — пожал плечами Сережа.
…Машина остановилась у музея Грина.
— Я посижу в кафе, а ты сходишь по одному адресу? — спросила Ася сына, вытаскивавшего из багажника чемодан.
— Далеко? — проворчал Сережа.
— Рядом.
Ася расплатилась с шофером и, глянув на стену музея, стилизованную под корабль, где то и дело пристраивался кто-нибудь из отдыхающих, заметила:
— И не надоест им фотографироваться…
Ася и Сережа сели за столик.
— Однажды, тебе тогда лет пять было, — Ася закурила, — мы приехали в Никитский ботанический сад, и я вдруг обнаружила, что забыла фотоаппарат. Я, конечно, разревелась: я же была такая ответственная мама, каждый твой шаг запечатлевала, а тут — ботанический сад! Ну, реву я, значит, — Ася стряхнула пепел, — а ты вдруг говоришь: «Не плачь, мама, мы унесем его в своем сердце…»
— Так и сказал? — рассмеялся Сережа.