Мамка-кормилица
Шрифт:
— Ну, вотъ видите. А у меня полугодовалый ребенокъ.
Въ сосдней комнат раздались шаги. Женщина тотчасъ-же скрылась за дверью.
„Вретъ… Клевещетъ… Не можетъ быть, чтобъ эта Степанида, которую мы взяли, была пьющей… Не похожа она на пьющую. Да наконецъ, у насъ будетъ подъ присмотромъ. Гд ей достать у насъ вина“! — успокаивалъ себя Колояровъ.
Показались докторъ Кальтъ и акушерка.
— Здорове здоровой. Не ладно она скроена, но крпко сшита, — отрапортовалъ докторъ Колоярову про Степаниду. — Золото, а не кормилица.
Сходя
— У меня есть маленькая статистика о моей игр,- говорилъ онъ. — Играю я, какъ вы знаете, въ большинств случаевъ по маленькой, но какая-бы игра ни была, въ четныя числа я почти всегда проигрываю, въ нечетныя — выигрываю. И даже тринадцатое число для меня счастливо.
Колояровъ не слушалъ его. Въ голов его сидла кормилица.
— А что, докторъ, мн пришло въ голову… — началъ онъ уже совсмъ внизу, на подъзд. — Не пьетъ-ли эта кормилица, которую мы ваяли? Лицо у ней такое подозрительное, видъ такой.
— Никакихъ указаній нтъ, — отрицательно покапалъ головой докторъ. — И лицо ничего. Не красавица она, но лицо, какъ лицо. Нтъ, батенька, вы мнительны, очень мнительны.
Они стали садиться каждый въ свои сани.
— Такъ вы обдаете у насъ сегодня, Федоръ Богданычъ? — спросилъ Колояровъ.
— Обязательно. Составляйте партію. Навщу трехъ-четырехъ больныхъ и буду у васъ.
Колояровъ и докторъ похали въ разныя стороны.
XVII
Колояровъ пріхалъ домой къ обду. Его уже ждали. Жена вышла въ прихожую. Она была взволнована.
— Что такое? Что съ тобой? — сносилъ онъ.
— Да все съ мамкой… Цлая исторія… — отвчала жена. — Представь себ, она опять къ швейцару бгала и просидла тамъ боле получаса. Я останавливала, но никакихъ средствъ… „Не смете, говоритъ, удерживать… я къ жениху“… А утромъ, пока мы спали, она, говорятъ, и сундукъ свой къ нему переправила. Наши люди помогали и перетаскивать.
— Успокойся, Катишь, — торжественно сказалъ Колояровъ, цлуя жену. — Новая кормилица нанята, и сегодня вечеромъ акушерка привезетъ ее къ намъ. Федоръ Богданычъ и я — мы вмст выбирали. Федоръ Богданычъ прідетъ къ намъ обдать.
— Да, но Еликанида-то… Вдь все-таки до вечера… Не лучше-ли Мурочку до прізда новой кормилмицы на коровьемъ молок продержать, на мук Нестле, что-ли? Ты посмотри на Еликаниду. Я никогда не видла ее такой… Глаза блестятъ… рожа красная… Раньте была, какъ овечка, а теперь дерзничаетъ. „Не смете задерживать!“ Кольцо ужъ обручальное у ней на рук появилось… Мн кажется, она даже выпила тамъ у швейцара. Отъ нея пахнетъ. Александра Ивановна опрыскивала ее одеколономъ, но все-таки отъ нея отдаетъ. Да и кром вина, новыми сапогами отдаетъ.
— Федоръ Богданычъ прідетъ сейчасъ обдать и все ршитъ. А пока будь покойна.
Въ гостиной къ Колоярову вышли дв старушки-бабушки и засыпали его вопросами
— Молодая или пожилая? Какихъ лтъ? Надюсь, ужъ вы красивую не выбирали?
— Красота не принималась въ разсчетъ. Отыскивалось только здоровье и молочность, и Федоръ Богданычъ говоритъ, что она вполн отвчаетъ всмъ требованіямъ, — сразу удовлетворилъ любопытству бабушекъ и жены Колояровъ. — Но она не уродъ. Такъ себ заурядная простая женщина и зовутъ ее Степанидой.
— Степанида и Еликанида! Какъ это пришлось въ риму, — сказала бабушка Колоярова.
— А подойдутъ-ли ей наряды Еликаниды? — спросила мать Колояровой, отличающаяся всегда разсчетливостью. — Какого она роста?
— Такого-же, какъ и Еликанида. Разв немножко побольше.
— Ну, это даже хорошо, потому Еликанид вс сарафаны длинны.
Черезъ полчаса пріхалъ къ обду докторъ Федоръ Богданычъ. Онъ прочелъ молодой Колояровой цлую лекцію о томъ, что перемна молока, сдланная разъ или два, никогда не повліяетъ на здоровье ребенка, и успокоилъ ее.
Прислуга Колояровыхъ, слышавшая разговоръ о найм новой мамки, тотчасъ-же сообщила Еликанид. Та всполошилась и стала собираться уходить совсмъ. Она связала въ узелокъ остатки своего добра, переодлась въ свое блье и ситцевое платье и приступила къ господамъ, чтобы т ее отпустили изъ дома сейчасъ-же.
— Пожалуйте, баринъ, мн разсчетъ и паспортъ. Я больше у васъ не могу оставаться. Я сейчасъ къ Киндею Захарычу пойду, — говорила она.
— То-есть какъ это сейчасъ? Не имешь права! — воскликнулъ Колояровъ. — Ты должна дождаться новой мамки. Вечеромъ привезутъ новую мамку, она приметъ ребенка, и ты уйдешь на вс четыре стороны.
— Не могу я, баринъ, ждать! Сегодня субботній день, и я Киндею Захарычу хоть полъ въ швейцарской къ завтрашнему воскресенью вымою.
— Нтъ, какова женщина! — проговорила съ дрожью въ голос Екатерина Васильевна. — И это за вс наши попеченія о ней, за всю нашу доброту, за все, что мы длали для нея! Нжили, холили…
— Барыня, да вдь это вы все для вашего ребенка, а не для меня. Нтъ, уже какъ хотите, а вы сейчасъ меня увольте. Я боле оставаться у васъ не могу.
— Должна оставаться, должна! Иначе я съ тобой по-свойски распоряжусь! — закричалъ на Еликаниду докторъ и стукнулъ кулакомъ по столу. — Маршъ въ дтскую! Отправляйся!
— А вы что на меня кричите? — огрызнулась на него Еликанида. — Не у васъ я служу, да и не крпостная ваша. Пожалуйста потише.
— Да она просто разбойница! — возмущалась бабушка Александра Ивановна. — Ее кто-нибудь научаетъ, кто-нибудь подзуживаетъ.
— Никто меня не научаетъ, я просто воли хочу. Изныла я съ вашимъ ребенкомъ, — не унималась Еликанида. — Такъ что-же, баринъ, пожалуйте мн разсчетъ и паспортъ, — обратилась Еликанида снова къ Колоярову.
— Посл обда разсчетъ получишь. Теперь мн некогда. Мы сейчасъ садимся обдать, — сказалъ ей Колояровъ. — Уходи.