Маньчжурия, 1918. Особый отряд
Шрифт:
— А почетный караул? — полюбопытствовал Виктор.
— Уже стоят на перроне, два взвода на подбор, там же и оркестр, и борзописцы! — усмехнулся Орлов.
Виктор достал портсигар и предложил по сигарете Евсееву и Орлову. Закурили, наблюдая, как на площади неспешно ходят люди, ветер несёт пыль, а торговцы и менялы кричат, зазывая клиентов.
— Вечером у нас в консульстве состоится раут в честь господина Колчака, — сказал Евсеев. — Неизвестно только, когда закончится мероприятие акционеров в здании управления дороги.
— Главное, чтобы как надо закончилось. Завтра у нас в ресторане тоже будет торжественный приём по поводу назначения вице-адмирала на должность, если таковое сегодня случится, —
— Отличная новость, господин полковник, — покивал Евсеев. — Сейчас очень важно продемонстрировать общее единство.
— И чтобы об этом подробно и много написали в газетах, — добавил Виктор.
— А, газетчики... — поморщился Орлов. — Бесполезные и надоедливые проходимцы. На перроне их человек пятнадцать отираются, с тремя фотографами.
«Хм, очевидно, что он их не любит и совершенно недооценивает фактор публичности, что и неудивительно для военного», — отметил для себя парень.
— Это очень хорошо — нужна публичность и открытая позиция, городская общественность должна узнавать новости от нас, а не из большевистских листовок, — убеждённо заявил Виктор. — Большевики сильны пропагандой. Газетчиков надо прикармливать.
— Возможно, вы и правы, — взмахнул рукой Орлов, — но меня это мало волнует — хватает другой работы.
«Вот и плохо — общественность надо кормить своими новостями и смыслами, иначе противники или конкуренты накормят её своими», — вздохнул Виктор.
Минут через пятнадцать генерал Плешков со своими сопровождающими, полковник Орлов с несколькими своими, а за ними Иволгин и Евсеев, вошли в задние вокзала и переместились на перрон — поезд ожидался уже скоро.
«Хорошо стоят, молодцы», — почетный караул Виктору понравился, а вот оркестр из двенадцати человек с трубами, барабаном и тромбонами его не впечатлил.
Они с Евсеевым стали в стороне от дверей, недалеко от репортеров, которые тоже курили в тени вокзала.
— Сергей Андреевич, касательно ответа на ваш вопрос...
— На какой? — немного удивился секретарь.
— О каторжниках и создании государственной машины, — при этих словах Виктора тот вскинул бровь и покивал. — Так вот — в высшем руководстве большевиков реальных каторжников мало, а если и есть, то они подконтрольны их партийной верхушке и в любой момент могут заменены на подобный же сброд. Кроме того, далеко не все эти каторжники — такой уж сброд, там полно идейных фанатиков-революционеров с академическим образованием. Однако важно другое — большевиков поддерживает часть генералитета и чиновничества, несмотря на весь их показной радикализм по отношению к старому правящему классу...
— Да ну что вы, Виктор Антонович! — пораженно перебил его Евсеев.
«Как бы ему попроще объяснить, не вдаваясь в известные мне глубины?» — на секунду задумался парень.
— Вспомните, сколько у нас было перед войной германофилов? Вот сейчас они в блоке с большевиками, а царский генерал Скоропадский на немецких штыках сидит в Киеве гетманом украинской державы, — решил он выразиться поярче. — Посмотрите на подписи выпускаемых Совнаркомом постановлений и декретов — фигурирует там такой себе господин Бонч-Бруевич, родной брат которого — генерал-майор и командующий Северным фронтом, — развёл ладони Виктор.
— Что вы хотите этим сказать? — тяжело вздохнул Евсеев.
— То, что большевики контролируют обе столицы и максимально быстро воссоздают госаппарат на основе старых учреждений, которые под их контролем, а мы здесь барахтаемся в болоте. У них генералов даже больше, чем у нас здесь и у Корнилова на юге, вместе взятых!
— Да, все эти офицеры в заложниках у красных, как и вся страна, — заявил Евсеев.
— Вот это мы узнаем ближе к осени, — усмехнулся Виктор. — Но факт остаётся фактом — офицерский корпус раскололся.
—
Пока снова курили и ждали дальше, Виктор раздумывал о своей идее: «С Орловым так просто об не поговоришь, он военный до мозга костей и моих купеческих поползновений может и не оценить, хотя сейчас такое время, что все должны адаптироваться. Вот Попов — этот да, он по своей сути очень амбициозен и сейчас делает всё, чтобы выбиться повыше в намечаемых здесь антибольшевистских структурах».
Виктор смотрел, как какой-то железнодорожник в десять минут третьего подошёл к Орлову и что-то ему доложил.
— Видать, запаздывает, — произнес Евсеев.
— Будем ждать, — пожал плечами парень.
«Сейчас всё в руках чехов и тех красных деятелей, которые растянули их поезда на огромном пространстве железной дороги, от Поволжья до Забайкалья. Ведь если абстрагироваться от того факта, что большевики устроили государственный переворот и узурпировали власть, потом запретили сразу партию кадетов, то выходит печальный для нас, находящихся здесь, фактаж — уже прошло полгода с того момента, их частично признали законной властью те же немцы, не говоря про очень многих в самой России. Они безраздельно владеют столицами — и Питером, и Москвой. Генералы Бонч-Бруевич, Брусилов и другие уже воссоздают регулярную армию под вывеской РККА, на юге же добровольцы где-то скитаются по степи, а у нас здесь — вообще самодеятельность и атаманщина. Политически мы сильно отстаём в организации. О поставках оружия и снаряжения пока что даже и речи нет, но сами эти поставки выгодны Британии в любом случае, ведь это мы здесь будем крошить друг друга на радость иностранцам, а без бойни не обойтись, если большевики не объявят свободные выборы, чего они никогда не сделают», — поигрывая в руке портсигаром и посматривая на окружающих, раздумывал Виктор. — «Опять же, большевики устроили переворот в октябре, но и в феврале ситуация была более чем странная. Что я так помню, навскидку, о Февральской революции? Революция это или дворцовый переворот, который пошел не по плану? Участвовала верхушка — генерал Алексеев и кто-то из князей, некие думские, военные и придворные круги планировали усадить на трон Михаила и объявить конституционную монархию, потом провести успешное весеннее наступление — ожидался даже полный разгром Центральных держав уже в том году, если я точно помню. В конце февраля в Питере началась забастовка — якобы инспирированная заговорщиками, пошли слухи о голоде, а вот дальше всё пошло не по плану и началось двоевластие... В конечном итоге наиболее пострадали кадеты и эсеры, которые активно в этом участвовали, и начали набирать очки большевики. После этого была попытка Корнилова установить военную диктатуру, и потом уже эсеры ситуацию окончательно завалили», — стоя так и раздумывая, Виктор услышал далекий паровозный гудок. — «Короче говоря, надо будет из первых рук современников узнать информацию о приводных ремнях февраля — от этого много зависит».
Поезд прибыл раньше на десять минут — паровоз с пыхтением затормозил.
Иволгин и Евсеев подошли поближе к группе Орлова. Первые три вагона показались Виктору очень красивыми и роскошными — это были служебные вагон-салоны, о чём говорили надписи на них. Ещё четыре были обычными пассажирскими, но тоже выглядели свеженькими.
Когда передняя дверь второго вагона начала открываться, Орлов подал команду:
— Сми-и-рно! На караул!
В этот же момент оркестр заиграл «Коль славен» — не лучшим образом, но вполне терпимо, Виктор даже нашёл подобную живую музыку интересной. Все присутствующие военные, в том числе и он сам, стали смирно и взяли под козырек. Репортеры подошли справа, держась пока что за небольшой группой оцепления из молодых офицеров с винтовками.