Маньчжурия. 1945
Шрифт:
Однако артналет был сколь интенсивен, столь и недолог – уже вскоре разрывы на высоте стихли. А следом сверху раздались родные выстрелы трехлинеек и басовитые очереди станкового «максима». Также послышалась частая пальба с южной стороны, а затем до бойцов 3-го батальона 118-го полка 40-й сд, расположившихся у подножия сопки Заозерная, донесся пока еще далекий, но полный яростного исступления крик: «Банзай!».
– Ро-о-о-та-а! К бою!!!
Вечером 30 июля переброшенный к озеру Хасан третий батальон пришлось разделить для поддержки погранцов, обороняющих сопки-соседи – Заозерную и Безымянную. Но если действующие наособицу пограничники подготовили какие-никакие оборонительные позиции – окопы и проволочные заграждения, – то стрелковые части уже не окапывались. Штаб командующего, маршала Блюхера, счел, что оборона на пересеченной болотистой местности
Но все это было на следующие сутки, а вечером 30-го числа рота Сергея Ушакова, тогда еще рядового красноармейца, принялась спешно подниматься по северному склону Заозерной. Бойцы спешили к вершине высоты – туда, где японцы атаковали сильную погранзаставу, поддержанную огнем станкового «максима»…
Японцы бросили в атаку усиленную роту – не менее полутора сотен солдат при поддержке сразу нескольких станковых пулеметов. И хотя в первые мгновения боя длинные очереди «максима» заставили врага залечь, на крупном щитке станкового пулемета тотчас скрестились очереди сразу трех «гочкисов»! Был ранен второй номер, а первый, сержант Фадеев, отпустил гашетку, заметно растерявшись после серии жестких ударов по защитному щитку… Однако уже и сам «максим» пришел в негодность. Пули «гочкисов» продырявили кожух, из которого с шипением потек кипяток…
Станковый пулемет удалось укрыть на время артобстрела, и командир пограничников, старший лейтенант Сидоренко, крепко на него полагался. Все же массивный «максим» хорошо держит кучность и точность боя за счет значительного веса и способен вести плотный огонь длинными очередями за счет водяного охлаждения. А длинные очереди в обороне заставляют противника залечь, сбавить темп атаки… Что же касается моральной устарелости «максима», так ведь японские «гочкисы» тоже воевали под Порт-Артуром!
Но враг сумел сблизиться с окопами пограничников под прикрытием своего артобстрела, следуя к позициям советских воинов буквально за разрывами осколочных снарядов. Самураи успели срезать колючую проволоку и беспрепятственно развернуть треноги своих станкачей, а когда «максим» крепко приложился по атакующей цепи, заставив японцев залечь, вражеские пулеметчики тотчас заткнули расчет Фадеева…
В отряде Сидоренко еще остались ручные пулеметы ДП-27 в количестве двух штук (расчет третьего разметал разрыв трехдюймового фугаса, угодившего прямо в окоп пулеметчиков). Сам же старший лейтенант принялся выбивать врагов из ППД-34 с коробчатым магазином на 25 патронов. Срезав вырвавшегося вперед японца экономной очередью в три патрона, Сидоренко закричал:
– Фролов, выбивай офицеров! Они с мечами в атаку идут!
Штатный снайпер, заслышав крик старлейта, согласно кивнул, припав к четырехкратному прицелу ПЕ родной «мосинки». Он действительно разглядел в японской цепи офицера, поднявшего людей в атаку и сжимающего в руках кривой самурайский меч, больше похожий на саблю. После чего, тщательно прицелившись в живот противника, мягко потянул спуск… Выстрел, знакомый толчок в плечо (опытный стрелок, Фролов очень плотно прижал приклад) – и тяжелораненый японский офицер, размахивающий дедовским мечом для поднятия боевого духа своих воинов, упал на спину, корчась от жгучей боли в животе. Его тотчас подхватили санитары, но свой выстрел сделал и вражеский снайпер…
К японским винтовкам «Арисака» в советских войсках относились довольно пренебрежительно – калибр всего 6,5 миллиметра, мелкашка! Но у этой мелкашки, благодаря меньшей отдаче, весьма хорошая точность боя. И пусть она с трудом достает противника за самыми простыми укрытиями, все же для снайперского огня «Арисака» вполне подходит… Вражеский снайпер попал точно в выбранную им цель – лицо первого номера пулеметного расчета ДП-27. Именно в лица учили бить японских снайперов, невольно ужасая соратников убитых ими врагов страшными ранами павших…
Пограничников неплохо учат стрелковому бою, но когда замолчал уже второй пулемет, неопытные бойцы растерялись, видя, что атакующий враг упрямо рвется вперед, не считаясь с потерями! Свою роль сыграл и беглый огонь вражеского снайпера, успевшего достать еще пару бойцов, и огонь станковых пулеметов…
Между тем самураи сблизились с окопами метров на тридцать пять–сорок, и наиболее
Казалось бы, уже ничто не мешает японцам сделать последний рывок, чтобы ворваться в окопы и вступить в яростный рукопашный бой с русскими! Но когда враг уже рванул вперед, на высоту поднялись первые бойцы третьего батальона…
Сергею казалось, что продолжительный подъем и боязнь неизвестности отняли у него последние физические и духовные силы. Товарищи-пулеметчики так и вовсе отстали на скатах сопки! Но когда он увидел цепи японцев, накатывающих на окопы погранцов, и встающих к ним навстречу бойцов погранотряда, усталость ушла. Животный страх разом накатил на Ушакова, щедро плеснуло в кровь адреналином, заставляя дрожать от возбуждения, выбирая между «бей» или «беги»… И Сергей побежал – побежал, чтобы бить, раззявив рот в беззвучном крике, как ему тогда самому казалось. Он не кричал «За Родину», «За Сталина» или даже бравое «Ура!». Он выл на протяжной ноте, как выли все те, кто бежал впереди него или рядом с ним, извергая истошное:
– А-а-а-а-а!!!
Впрочем, этот крик не казался японцам криком отчаяния или трусости. Для них он звучал грозно, обозленно – он стал предвестником смерти, застывшей на граненых штыках русских…
Врага временно заслонили спины погранцов. Впрочем, будучи честным с собой, Ушаков понимал: он бы и не смог выстрелить в те страстные, яростные мгновения штыковой атаки. Тогда ложе винтовки словно слилось с его руками в одно целое, а инстинкты заставляли одурело рваться вперед. Чтобы выстрелить, нужно было полностью овладеть собой, замереть, а лучше и вовсе залечь! Но в первом бою мало кто из бойцов способен собой владеть – уж тем более, когда грозит встречная штыковая… А потому Сергей бежал, молча бежал, сберегая дыхание и уже досланный в казенник патрон.
Он бежал, покуда на него не вылетел японский солдат, перепрыгнувший через ход сообщения в стремлении сразить рослого русского парня…
Японец успел выстрелить, но ему не хватило времени дослать в казенник очередной патрон – азарт боя погнал его вперед на показавшегося вблизи противника! Воин императора Хирохито был неплохо подготовлен. А блики вечернего солнца на длинном ножевом штыке (40 сантиметров!), косо заточенном, словно самурайский меч, ослепили Сергея на краткий миг…
Враг ударил снизу-вверх, целя наточенным до бритвенной остроты клинком в солнечное сплетение красноармейца. Этот удар бывший крестьянин неплохо натренировал на китайских заложниках, не жалея даже годовалых младенцев… Но Ушаков, до автоматизма оттачивавший приемы русского штыкового, уверенно парировал вражеский выпад цевьем винтовки вправо вниз, с силой ударив по стволу «Арисаки». После чего – короткий выпад, как на учениях! И тотчас отдернуть оружие назад, не позволив четырехгранному русскому штыку застрять в теле врага…
Штыковой бой, коему исступленно учили Сергея в армии, и приемы, вбитые в молодого бойца до уровня рефлексов, спасли Ушакова в рукопашной. Включились во время схватки, когда разум бойца был затуманен от шока, страха, возбуждения и выброса адреналина, и сработали сами собой.
За что старшине Тимофееву низкий поклон до пояса!
Японец завалился спиной наземь, с ужасом взирая на окровавленный русский штык, испачканный именно в его крови. Сами собой вспомнились разговоры старых солдат, воевавших с русскими в начале века. Они говорили, что раны от граненых штыков заживают чуть ли не годами, если вообще заживают… Ему было невдомек, что пропоровший брюхо штык вскрыл кишечник, содержимое которого выплеснулось в брюшную полость. Японец еще не понял, что обречен, хотя силы уже стремительно покидали его… Отчего-то вспомнилась замученная китайская девушка – совсем еще молодая, с гибким, стройным телом и небольшой, но изумительно тугой грудью. Ее насиловали всем отделением, так что под конец она потеряла сознание, а после солдату приказали ее добить. Девушку было даже немного жаль, но ослушаться капрала солдат не мыслил, так что он дисциплинированно вонзил штык в живот вздрогнувшей жертвы. Мучимая острой болью, она раскрыла глаза, подарив своему убийце полный муки и отчаяния взгляд…