Манускрипт всевластия
Шрифт:
— Ты все время твердила, чтобы я от него держалась подальше, — прыснула я, — а теперь огорчаешься, что он не хочет подставлять меня под удар?
— Мне до него дела нет. Главное, что ты хочешь быть с ним.
— Сара, я его не привораживаю. Я свое решение приняла, теперь пусть решает он. — Фарфоровые часики на столе показывали, что он уехал ровно сутки назад.
— Если уж ты решила остаться с ними, то не теряй бдительности, — предупредила на прощание Сара. — А захочешь вернуться домой — возвращайся.
Часы
А, к черту. Я опять сняла трубку и набрала его номер.
— Диана? — Тревога в голосе.
— Ты меня узнал или французский номер? — засмеялась я.
— Стало быть, все хорошо. — Тревога сменилась облегчением.
— Да. Твоя мамочка развлекает меня что есть сил.
— Этого я и боялся. Что она тебе наплела?
Я решила пока не вдаваться в детали.
— Чистую правду. Что ее сын являет собой адскую комбинацию Ланселота и супермена.
— Похоже на Изабо, — подтвердил он с намеком на смех. — Отрадно видеть, что с ней не произошло ничего необратимого от ночевки под одним кровом с ведьмой.
Расстояние, бесспорно, помогало мне привирать в разговоре с ним, но не мешало вызывать в памяти его квартиру при колледже Всех Святых. Мэтью что-то читает, сидя на моррисовском стуле. Лицо у него при электрическом свете как отшлифованный жемчуг, между бровями сосредоточенная морщинка.
— А что ты пьешь? — Единственное, что оказалось не под силу моему воображению.
— С каких это пор ты интересуешься винами? — искренне удивился он.
— С тех самых, как для меня открылась эта обширная область знания. — «С тех самых, как узнала, что ими интересуешься ты, дуралей!»
— Сегодня пью испанское, «Вега Сицилия».
— Сколько ему?
— Урожай 1964 года.
— Совсем крошка, да?
— Младенец, — весело подтвердил Мэтью. Я и без шестого чувства знала, что он улыбается.
— Как у тебя прошел день?
— Отлично. Мы усилили безопасность, хотя взлом и не удался. Наши компьютеры тоже пытались взломать, но Мириам уверяет, что ее систему не расколет ни один хакер.
— Когда домой собираешься? — вырвалось у меня. Молчание затягивалось, но я внушала себе, что это связь барахлит.
— Не знаю, — суховато ответил он. — Вернусь, как только смогу.
— С мамой не хочешь поговорить? Я ее позову.
— Не надо. Скажи ей только, что в лаборатории и в доме все цело.
Мы распрощались. Грудь стеснило так, что трудно было дышать. Встав и оглянувшись, я увидела в дверях Изабо.
— Мэтью звонил. Говорит, лаборатория и усадьба не пострадали. Я что-то устала, Изабо, и есть мне не хочется — пойду лягу, пожалуй. — Было около восьми — вполне допустимое время для раннего отхода ко сну.
— Да, конечно. — Изабо, мерцая глазами, отошла в сторону. — Спокойной ночи, Диана.
ГЛАВА 25
Пока
«Скажи мне кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой. Вот, Ты дал мне дни, как пяди, и век мой, как ничто пред Тобою». [47]
47
Пс. 38, 5–6.
Это вновь напомнило мне о Мэтью.
Поняв, что на алхимии сосредоточиться не смогу, я решила составить список вопросов по уже прочитанному тексту — для этого не требовалось ничего, кроме бумаги и ручки.
Стол черного дерева походил на своего хозяина цветом, массивностью и серьезностью. По обе стороны — тумбы с ящиками на круглых ножках, вокруг столешницы — резной орнамент с листьями аканта, тюльпанами, свитками и геометрическими фигурами. Не то что мое катастрофическое рабочее место в Оксфорде, загроможденное бумагами, книгами и недопитыми чашками: наверху только эдвардианский бювар, разрезной нож в виде меча и лампа. Такая же причудливо-гармоничная смесь старины и современности, как сам Мэтью.
И никаких канцелярских принадлежностей. Потянув за круглую медную шишечку, я открыла правый верхний ящик стола. Все там было разложено в строгом порядке: отдельно ручки «Монблан», отдельно карандаши, отдельно скрепки согласно размерам. Я выбрала себе ручку и попробовала открыть прочие ящики, но все они оказались заперты. Под скрепками ключа не было — я для пущей уверенности их высыпала на стол.
Обнаружив в бюваре бледно-зеленый промокательный лист, я решила обойтись им. Подвинула ноутбук и, конечно, смахнула ручку.
Она закатилась под тумбу. Я просунула туда руку, нашла ее и увидела под столешницей еще один ящик.
Как я ни нажимала на детали орнамента, открыть его не смогла. В этом весь Мэтью — держать самое необходимое в ящике, который нельзя открыть. В отместку я изрисую всю его промокашку.
Я проставила на бумаге цифру 1 и замерла.
Ящик не открывается потому, что он потайной.
Я знала, что у Мэтью есть от меня секреты. Мы были знакомы чуть больше месяца, и я отдавала себе отчет, что даже самые близкие отношения не гарантируют полной искренности, но эти его тайны все равно меня раздражали. Он огородился ими, как крепостными стенами, чтобы не подпускать к себе никого — то есть меня.