Манускрипт всевластия
Шрифт:
— И вот после множества неудач Бланка вновь забеременела. 531-й был знаменательным годом. На юге появился новый король, и война вспыхнула сызнова. Мэтью ходил счастливый, лелея надежду сохранить наконец дитя, и она не обманула его.
Люк родился осенью и был окрещен в недостроенной церкви, которую воздвигал наряду с другими его отец. Роды были тяжелые: повитуха сказала, что больше у Бланки детей не будет, но Мэтью и одного Люка было вполне довольно. Тем более что мальчик был вылитый отец — чернокудрый, с острым подбородком и длинными ножками.
—
— Мальчик подрастал, все шло хорошо. Мэтью научился работать по камню и пользовался большим спросом у знати отсюда и до Парижа. А потом в деревню пришла горячка. Она косила всех подряд, но Мэтью выжил, а Бланка и Люк — нет. Было это в 536 году. В прошлом, 535-м, мы почти не видели солнца, и зима была очень студеная, а с весной нагрянула эта хворь.
— Деревенские не пытались понять, почему вас с Филиппом болезнь не тронула?
— Еще как пытались, но в те времена объяснить это было проще. Легче думать, что Бог прогневался на деревню, чем признать, что рядом с тобой живут manjasang.
— Manjasang? — Я попыталась скопировать выговор Изабо.
— Кровопийцы — так на старом языке называли вампиров. Некоторые подозревали правду и шептали о ней другим, но в ту пору возращение остготов волновало людей куда больше, чем сеньор — manjasang. Филипп обещал защитить деревню в случае повторных набегов, и мы никогда не охотились в окрестностях замка.
— Как жил Мэтью, когда Люка и Бланки не стало?
— Он был безутешен. Перестал есть, исхудал, как скелет. Деревенские обратились за помощью к нам. Я отнесла ему еду, — Изабо улыбнулась Марте, — накормила его и ходила с ним по округе, пока его горе немного не притупилось. Если он не мог уснуть, мы шли в церковь и молились за упокой Бланки и Люка. Мэтью в те дни был глубоко верующим. Мы рассуждали о рае и аде, и он очень беспокоился, куда пойдут их души и увидится ли он с ними вновь.
Мэтью был нежен со мной, когда я просыпалась после кошмара — быть может, ему помнились те довампирские бессонные ночи?
— Вслед за осенью, когда он стал чуть спокойнее, настала тяжелая зима. Люди голодали, болезнь продолжала свирепствовать, повсюду царила смерть. Даже приход весны не рассеял мрака. Филиппа беспокоило, что церковь до сих пор не достроена, и Мэтью работал усерднее прежнего. В начале второй недели июня его нашли на полу — он сломал себе спину и ноги.
Я ахнула, представив, как летит с лесов хрупкое человеческое тело.
— Спасти его было невозможно — он умирал. Одни каменщики говорили, что он поскользнулся, другие — что он стоял на краю и вдруг то ли упал, то ли прыгнул. Эти заявляли, что в церкви его как самоубийцу нельзя хоронить. Я не могла допустить, чтобы он умер в отчаянии. Он так хотел воссоединиться с женой и сыном — каково ему было думать в последний свой час, что он будет вечно разлучен
— Ты поступила правильно. — Я бы тоже ни за что его не покинула, хотя душа Мэтью волновала бы меня в последнюю очередь. Если бы его могла спасти моя кровь, я бы ее применила по назначению.
— В самом деле? Никогда не была в этом уверена до конца. Филипп предоставил мне самой решать, вводить Мэтью в семью или нет. Мне уже случалось создавать вампиров, и Мэтью был не последний в этом ряду, но все равно выделялся. Я любила его и знала, что боги дают мне случай стать матерью, воспитать его для новой жизни.
— Мэтью не оказал сопротивления? — не удержавшись, спросила я.
— Нет, он слишком страдал. Мы с Филиппом всем велели уйти, сказав, что приведем священника, и объяснили Мэтью, что можем подарить ему вечную жизнь, без страданий, без боли. После он рассказывал, что принял нас за Богоматерь с Иоанном Крестителем — они сошли к нему, чтобы взять его на небо, к жене и сыну. А когда я предложила ему свою кровь, он подумал, что это священник причащает его перед смертью.
Единственными звуками в комнате были мое тихое дыхание и треск дров в камине. Я хотела узнать у Изабо подробности этой процедуры, но боялась спросить — вдруг для вампиров эта тема слишком личная или слишком болезненная. В итоге она все рассказала сама.
— Он принял мою кровь так просто, словно был рожден для нее. Его в отличие от многих людей не пугали ее запах и вид. Я вскрыла зубами свое запястье, сказала, что моя кровь его исцелит — и он стал пить без малейших признаков страха.
— А потом? — прошептала я.
— Потом было… трудно. Все новорожденные вампиры очень сильны и одержимы голодом, но с Мэтью справиться было почти невозможно. Его обуревала ярость — нам с Филиппом приходилось охотиться целыми сутками, чтобы насытить его. И физически он изменился больше, чем мы ожидали. Мы все после возрождения становимся выше, стройнее, сильнее — я в своем прежнем существовании была куда ниже ростом. Но Мэтью из тощего как жердь мужчины развился в поистине великолепное существо. Мой муж был крупнее нашего нового сына, но при первом же глотке моей крови тот стал ему достойным соперником.
Стараясь не ежиться при мысли о яростном, бунтующем Мэтью, я смотрела на его мать. «Вот чего он боялся, — поняла я. — Что я приду к пониманию его подлинной сущности и почувствую к нему отвращение».
— Как же вы его успокоили? — спросила я.
— Положившись на то, что Мэтью не будет убивать каждого встречного, Филипп взял его на охоту. Это захватило сына целиком, как телесно, так и духовно. Вскоре охота стала ему нужна больше, чем кровь — хороший признак для молодого вампира. Это означает, что новичок руководствуется не одним только голодом и вновь начинает мыслить. Со временем и совесть в нем пробудилась — он стал думать, прежде чем убивать. После этого мы боялись только тех черных полос, когда он вспоминал о своей потере и принимался охотиться на людей.