Марфа окаянная
Шрифт:
— Мы им скажем, что рано пришли, — улыбнулась подслушавшая их разговор Олёна. — Не нагостился ещё.
Такой ответ вполне удовлетворил Васятку, и он согласно кивнул.
Со двора послышались голоса, глухой топот лошадиных подков по мёрзлой земле, звяканье уздечек.
Васяткины глаза округлились.
— Гостей вроде не ждём, — с тревогой промолвила Марфа Ивановна.
— Накликал волков, — попытался пошутить Ваня, глядя на Васятку, и вдруг сам испугался.
В горницу, опережая дворецкого, вступил молодой красавец с горящим от холода лицом. Быстро оглядел присутствующих и провозгласил:
— Дмитрию Исаковичу Борецкому грамота от великого князя Ивана Васильевича! — Дмитрий встал ему навстречу. Тот низко поклонился, затем протянул свёрнутую грамоту и объявил: — Волею государя Московского, господина
Московский дворянин поклонился ещё раз. Дмитрий неуверенно принял грамоту, оглянулся на мать. Марфа Ивановна, стиснув пальцы, молчала. Стало очень тихо. Олёна, приоткрыв рот, глядела на красивого москвича в меховом кожухе с вызолоченными бляхами и быстро краснела.
— О милости такой не просили... — начал было с вызовом Фёдор, но Дмитрий перебил брата:
— Честь великая, благодарю великого князя Московского. — Москвич склонил голову. — Кто же, помимо меня, в Новгороде Великом сей чести удостоен?
— Никто боле, — ответил тот. — Грамота в едином числе...
Великая боярыня, вдова Анастасия Григорьева, прозванная «богатой Настасьей» {35} , уже который раз перечитывала «Словеса избранны», и в череде чувств, охватывающих её, — негодования, удивления, страха — преобладало чувство злорадства. Злорадства по поводу брани, какой была осыпана Марфа Борецкая. Список принесла Онфимья Горшкова, всегда старающаяся смягчить вражду двух боярынь, дружившая и одинаково приветливая с той и другой.
35
Великая боярыня, вдова Анастасия Григорьева, прозванная «богатой Настасьей»... — Анастасия Григорьева (около 1440 — 1500-е гг.) — Новгородская боярыня, жена боярина Ивана Григорьева, после его смерти (1464(?) — владелица огромных вотчин, одна из богатейших жительниц Новгорода XV в. Сторонница Москвы, в 1469 — 1470-х гг. активно поддерживала деньгами и советом все промосковские группировки в Новгороде. Зимой 1475 — 1476 г. во время «похода миром» на Новгород в её доме гостил сам великий князь Иван III. Но ни заискивания перед Иваном III, ни интриги и предательства не спасли Анастасию Григорьеву — в 1484 г., во время очередного «вывода» новгородских бояр, все её владения были конфискованы, а сама Анастасия вместе с другими боярами вывезена из Новгорода и поселена в скромном имении под Коломной.
Собственно, откровенной вражды не было. На пирах у Борецкой Настасья всегда была в числе приглашённых и сажалась на одно из почётных мест. Пиров этих она не любила и всегда возвращалась домой раздражённой. Может быть, потому, что внимание к ней обычной вежливостью и ограничивалось. Она считала себя достойной большего.
Зависть к Марфе зрела исподволь и мешала жить. Бесило, что её хоромы просторней и краше, что земли у неё больше втрое. На Никольском погосте Обонежской пятины, где были и Настасьины деревни, Марфины мужики выглядели почему-то здоровее, работящей, сёмгу ловили увесистей, белку — пушистей. Настасья завидовала велеречивости Марфы, её уверенности в суждениях своих, тому, что посадники выслушивают её со вниманием, следуют советам её. Бабское ли дело вмешиваться в посадничьи дела! Завидовала осанке её, прямой, властной, чуть смугловатой коже лица с правильными чертами, которое не портили мелкие морщинки. Настасья рядом с ней проигрывала, знала, что некрасива, и в этом тоже винила Марфу. Винила чуть ли не в бородавке с пучком смоляной щетины на собственном подбородке.
Бог не дал ей детей. Муж Иван Григорьев умер от чёрной язвы, прокатившейся по Новгородской земле [45] . Вслед за ним легли в могилу младшая сестра с супругом. После них осталась девочка, единственная племянница Настасьи, Ольга, воспитывающаяся в строгости. К Настасье отошли и вотчины сестриного мужа, в их числе волости в Пудожском погосте в Обонежье и на Емце в Подвинье, сделав её одной из богатейших боярынь Великого Новгорода. Удовлетворить порождённое богатством тщеславие мешала
45
Муж Иван Григорьев умер от чёрной язвы, прокатившейся по Новгородской земле. — Иван Григорьев (около 1420 — 1464 г. (?) — новгородский боярин, последний представитель известной с XIII в. фамилии бояр Григорьевых, один из богатейших новгородцев. Умер, по всей видимости, во время эпидемии 1464 г. в Новгороде.
Чтение «Словес» внезапно подсказало ей, как принизить авторитет Марфы и возвыситься самой. Настасья не была ни глупой, ни наивной. Ложный пафос послания, обвинение в измене православию, сравнение Марфы с библейскими грешницами могли обмануть скорее москвичей, а не новгородцев. На то и рассчитано. Но Борецкие, склонив вече к договору с Казимиром, приняв литовского князя, порвав с Москвой, не безрассудны ли в самоуверенности своей? Сильна новгородская рать, трудно побить её великому князю Московскому. А ну как побьёт? Что тогда? Вотчину отымут — по миру идти?..
У Настасьи мурашки пробежали по спине от этой показавшейся на миг реальной мысли.
Нельзя ссориться с Москвой! Борецкие — пусть, Лошинский, Офонасов, Есипов — пусть их. У Василия Ананьина аж руки чешутся. Бог им всем судья. А вот Захария Овин с плеча не будет рубить. Захарьины тоже. Онфимья Горшкова на сторону Настасьи станет, не на Марфину. Кто ещё? Казимер со всей роднёй, сестричами [46] Казимеровыми. Пожалуй, и Якоб Короб, даром что Марфин тесть [47] .
46
Близкими родственниками.
47
Пожалуй, и Яков Короб, даром что Марфин тесть. — Яков Александрович Короб — боярин новгородский, богач, отец жены Дмитрия Исаковича Борецкого, дед Ивана Дмитриевича Борецкого, сторонник мирного решения споров с Москвой, противник объединения Новгорода с Литвой. Посадник (с 1464 г.). В 1488 г. лишён владений и «выведен в московские города».
Поодиночке все, а нужно вместе. Пока гром не грянул. Спасибо ещё скажут Анастасии Григорьевой, что вовремя беду упредила, отвернутся от Марфы сумасбродной. Поклониться следует Ивану — не убудет.
Первым делом она нанесла визит Феофилу.
Новоизбранный архиепископ постепенно привыкал к нежданно обрушившемуся на него бремени духовной власти. Замечания бывшего ризничего по поводу хранения церковной утвари либо непорядка в одеянии какого-нибудь служки воспринимались как приказы и выполнялись неукоснительно. Удаление Пимена он считал огромной своей победой. Но влиять на ход новгородских событий ещё не смел, послушно поставил владычную печать на договоре с Казимиром и боялся заглядывать в будущее.
Долго не мог решить, где принять великую боярыню. Не в Грановитой же палате, служившей для Совета господ. Выбрал бывшие покои ключника Пимена, которого сменил взятый из Вяжицкого монастыря миролюбец Фотий. Его Феофил знал не один год и вполне ему доверял.
Настасья, не искушённая в дипломатии, сразу же начала говорить о своём возмущении действиями Борецких и о полном согласии со «Словесами избранными...», а также с посланием московского митрополита Филиппа, читанным уже по церквам. Но Феофилу того И нужно было. Он успокоился и в свою очередь принялся сетовать на возгордившуюся паству свою, презревшую покорность и смирение.
— Ведь довели до чего — на Москву без опасной грамоты не проехать, на границе заставы везде. Как перед митрополитом оправдаю задержку свою?
— Митрополит с великим князем Иваном простят задержку, — уверила Настасья. — Не твоя в ней вина, владыко. За опасом толковый человек пусть едет, разъяснит, что к чему.
— Никита Ларионов из славенских житьих уж давно готов, — подал голос Фотий. — А с пустыми руками-то как пошлёшь, без даров достойных? Казна-то опустела ноне...
Настасья поняла намёк. («Как же, опустела!.. Денег, старый, клянчишь!») Вслух сказала: