Марфа окаянная
Шрифт:
Зиновьев кивнул.
— А и без Пскова велика рать новгородская, — продолжал Иван. — Каким числом могут встать супротив нас, Михайло Андреич?
— Коли достанет времени у них, до сорока тыщ соберут, — озабоченно ответил Верейский.
— Времени давать нельзя им! — тоненько воскликнул Патрикеев, глядя на великого князя. Холмский поморщился и поскрёб мизинцем в правом ухе.
— Что скажешь, князь Данило? — заметил его жест Иван.
— Не всяка спешка к пользе идёт, — басовито промолвил Холмский. — По мартовским болотам
— Сейчас нельзя никак, — поддержал его Образец. — Не отсеялись ещё, коней недостанет. Месяц надоть ещё иль полтора.
— Запоздаем, — покачал головой Патрикеев, выжидательно поглядывая на великого князя. Но Иван смотрел на Образца.
— Не много ль времени новгородцам даёшь, Василий Фёдорыч?
Тот взгляда не отвёл и произнёс с той же серьёзной уверенностью:
— Им сеяться тоже нать, а сев в Новгороде позднее, нежели у нас. Вот в самый разгар и напасть.
«Верно рассудил», — подумал с одобрением Холмский.
— А числом всё равно не превзойдём их, — негромко вставил Плещеев. — Сила-то, она силу ломит, как говорится...
Это прозвучавшее вдруг сомнение в будущей победе великого князя Московского над Великим Новгородом показалось настолько крамольным, что все с опаской взглянули на Ивана Васильевича, ожидая проявления его крайнего гнева. Неосторожный Плещеев и сам горько пожалел о слетевших с языка словах, попытался поправиться:
— Воеводы-то наши ихним не чета, и вои обученней. А всё ж не ослабнуть силе-то после похода...
Не поправился, ещё хуже вышло.
Иван, вопреки ожиданиям, не вспыхнул, даже будто усмехнулся в усы.
— Силён, баешь, кулак новгородский? — Он оглядел собрание и, остановив взгляд на Холмском, прибавил: — А мы его и разожмём. Данило Дмитрии, готовься выступить в начале июня. Фёдор Давыдович тоже с тобой пойдёт. Русу займёте. Туда же и братья Юрий Васильевич с Борисом Васильевичем подоспеют.
«Русу взять и полка достанет, — подумал Холмский. — Город без крепостных стен».
— В Русе не задерживаться, — продолжал Иван. — Город сильно не грабить, соляных варниц не рушить. Идти к Шелони, к самому её устью. — Иван посмотрел на Стригу. — Иван Василии, пойдёшь с полками вдоль Мсты-реки, к Новгороду подойдёшь от Бронниц. В помощь тебе будут татарские конники Данияра-царевича. Разжимается кулак-то?
Холмский понял стремление Ивана разделить основные силы Новгорода. Подумал с невольным уважением, что и сам поступил бы так же.
— Князь Борис, теперь ты слушай, — обратился Иван к Борису Слепцу. — Ты всех ране выступишь. На Вятку. Вятичи давно ждут, новгородцы и им насолили. Поведёшь в Заволочье рати, на Двину. Василий Фёдорыч, — повернулся он к Образцу, — поднимешь Устюг и за вятичами следом.
Напряжённая тишина в Дубовой палате сменилась одобрительным гулом. В воображении воевод постепенно складывалась грандиозная картина движения войск по множеству дорог, концентрация трёх мощных ударных сил, долженствующих
Деятельный ум Холмского уже рассчитывал, сколько вёрст преодолеют его полки во время дневных переходов, какой запас сена, жита и овса понадобится на корм коням, кем могут быть заменены убитые десятники и сотники, достанет ли для похода лучников, которые уже обучены, или нужно будет спешно готовить новых, и множество всевозможных мелочей, составляющих боеспособность войска. Впрочем, мелочами он не пренебрегал никогда, зная, какими потерями они оборачиваются иной раз, если не принять их всерьёз. Под Казанью встали на ночлег на берегу Волги, а утром осыпал русских град татарских стрел: река в том месте оказалась узкой, накануне вечером не поостереглись, а потом горевали по убиенным.
Данило Дмитриевич старался предусмотреть скрытые опасности сражения и умел избегать их задолго до того, как обнажат мечи передовые воины. Этому он и был во многом обязан ратными своими успехами. И это качество он с удовлетворением оценил в ратных замыслах великого князя Ивана Васильевича.
Именно зимой новгородцы ждали нападения и готовились к отпору. А вместо нападения — увещевательные послания, пожелание «своей отчине жить по старине», пожалование боярства посаднику Дмитрию Борецкому, мягкость в обращении с нагловатым Василием Ананьиным. И вдруг — решительный план военного похода, рассчитанное по дням движение войска, его стремительная неожиданность.
Возвращаясь от великого князя, Данило Дмитриевич вдруг уличил себя в чувстве уязвлённого тщеславия. До сей поры он считал себя первым среди воевод. Эта уверенность укрепляла его, побуждала к независимости, позволяла с показным равнодушием относиться к не столь частым, как хотелось бы ему, великокняжеским милостям. Ум и расчётливость Ивана Васильевича поколебали уверенность Холмского в собственной незаменимости. Поход обещал быть успешным даже без его участия.
Холмский внезапно поворотил коня к близкой реке. Стремянный удивлённо посмотрел по сторонам и свернул следом, упёршись взглядом в широкую спину воеводы.
Река текла беззвучно. Над водой поднимался сырой белый туман, застилая тусклое мерцание звёзд. Конь Холмского фыркнул и медленно пошёл вдоль берега, увязая в песке.
«Надо будет облегчить конников, — подумал Данило Дмитриевич, — железа чересчур много. А лучников не хватит, не помешает лишняя сотня...»
Дома его встретил Андрей. Отец с сыном обнялись. Девки с блюдами засновали к столу из поварни.
— Когда вернулся? — спросил Данило Дмитриевич, отстраняя сына за плечи и любуясь им.