Марго
Шрифт:
С отдыха семья вернулась с невесёлыми раздумьями. В Новосибирске был лёгкий моросящий дождь, и сам аэропорт казался плачущим и жалким. Устроив семью дома и выполнив некоторые поручения жены, Лебедев сел на автобус и поехал на почту.
В Главпочтамте его ждали три письма. Лебедев получил письма и с некоторым раздражением подумал: ну что можно написать в трёх письмах сразу? Что там… ей делать нечего?.. Прочесть письма он решил дома.
Но дома не оказалось возможности сделать это сразу. Ирина написала ему список продуктов, которые нужно срочно купить, дала мужу большую сумку и выпроводила за дверь. Лебедев понуро
В универмаге его окликнул заведующий отделом института Пётр Петрович Смагин.
– Игорь Александрович! Постойте немного… Во-первых, здравствуйте! Распрямите брови, а то Вы суровый какой-то. Во-вторых, Горбачёв ищет Вас. Долго не могу говорить, но суть дела в том, что Вам нужно срочно разработать меры медицинского и даже медикаментозного оздоровления рабочих оловозавода. После комиссии столько хлопот появилось, что ужас! До конца вопрос не знаю по Вашей части, но надо создать впечатление нашей активной оздоровительной работы в городе и на заводе, в частности. И, в-третьих, ещё есть кое-что. Наш Горбачёв и директор оловозавода, не знаю его фамилии, решили прописать Вас в дом, который назначен в городе под снос. Я и Мария Самуиловна Фурс уже прописались туда. Теперь Вам нужно разыскать Погорелова Ивана Сергеевича, заведующего отделом коммунальной гигиены. Его тоже пропишут в дом под снос, а он никаких адресов не оставил и укатил в отпуск. Дом скоро будут сносить, а мы получим квартиры. Срочно займитесь поисками Погорелова. Наверное, придётся спросить в милиции адрес родственников. Никто не знает, где он может пребывать. Но вы как-то чаще с ним разговаривали… поэтому решили Вас попросить найти Ивана Сергеевича.
Новая информация подстегнула Лебедева как хлыстом. Он быстро посетил все магазины для выполнения заказа жены и, явившись домой, хотел обрадовать её новыми перспективами. Но жена встретила его сухо:
– Мы с Ритой уже спать ложимся, не шуми. Разложи всё в холодильник. Завтра разберёмся.
Оказавшись один на кухне, Лебедев подсел поближе к тускло горящей лампе и принялся читать полученные на почте письма. На даты он не смотрел.
«Здравствуй, Игорь! Решила обновить в памяти…
Нахлынула волна воспоминаний! Как огромной высоты волна… катастрофическая волна. Я вспомнила, как мы были в спортивном лагере института. Это было, кажется, на втором или третьем курсе. Ты выпускал там еженедельные стенные газеты, которые пользовались вниманием. Там были твои стихотворения и моё одно опубликовал тоже, скупердяй. Я тебе два стиха давала. За три недели мы выпустили три стенгазеты. Шуму было вокруг них много. Некоторые были недовольны за критику. Ну, да ладно… Я помню не за это переживала. Мне было страшно, как это твои руки скрипача с топором и молотком управляются. Боялась за тебя, но скромно боялась, а надо было сильнее переживать. Но ты колотил, рубил и чёрт-те что делал и не собирался жалеть ни себя ни других. Мне было немного страшно, но потом я об этом забыла.
Помню ещё, что на складе в лагере из музыкальных инструментов были барабан да горн пионерский, за ещё гармошка задрипаная, не пригодная для музицирования. Но ведь ты, хозяйственный такой, ты эту гармошку как-то приспособил для игры и даже сам играл… не помнишь, как
Я запомнила ещё один момент. Назовём его "смерть гармошки". Как-то раз, в музыкальном экстазе… между прочим, ты неплохо играл на гармошке-то (где научился, не скажешь? ) – так вот, в экстазе ты рванул гармошку в самый громкий момент и… меха у этой бедненькой и старенькой гармошечки лопнули, а из гармошки пыль столбом повалила. И ты чуть сам не задохнулся этой пылью. Это было так эффектно, что я смеялась чуть ли не два дня. Потом успокоилась. А чего мне было волноваться – ты же жив остался!
Спокойной ночи тебе, Игорь!
Твоя смешливая Марго».
P.S. Наша главная врач недавно вернулась из Швеции. Не знаю, по какой причине она ездила туда с мужем. Важно другое: она там слышала местную группу, вокально-инструментальный квартет (два парня и две девушки). Она полна восторгов. Говорит, что такой группы нигде нет в мире. У них совершенная гармония в исполнении, такой благородный образ всего квартета в целом. Они с мужем хлопали этому квартету до боли в ладонях. Одну пластинку привезла».
Да, действительно, о спортивном лагере института у Лебедева было много приятных воспоминаний. Действительно, они там работали физически и умственно с высоким накалом страстей… И правда, с гармошкой такой казус произошёл… Этот случай обыгрывали даже в соседнем лагере… кажется от машиностроительного института.
Лебедев посидел немного с блаженной улыбкой на лице и выбрал следующее письмо, самое толстое.
«Здравствуй, Игорь! У меня сегодня трудный день. Всю субботу пишу тебе письмо. Мне почти дурно…
В пятницу была у трёх немок совсем близко, за городом Огре. Это три старушки, у которых четверо детей (внуков, естественно).
Я была там уже третий раз. Эти три старушки раньше жили совсем рядом с Ригой в большом доме. Этот дом у них латыши отобрали и переселили в небольшой двухэтажный домик в 5 комнат. Домик совсем рядом с Огре. В этом старом доме живут все три семьи. Дети этих старушек вместе с зятьями и жёнами уехали в Германию, так как их выгоняли латыши-националисты (это при Ульманисе), а бабульки с внуками остались. Их пока не трогают.
У каждой старушки по дочери, а у госпожи Софьи ещё и сын есть. Госпожа Софья ведёт дневник уже много лет. Они рассказывали мне, как латыши в 1941 году жгли евреев в синагогах. Обливали бензином и жгли. Кто хотел выбежать или выкинуть своего ребёнка для спасения, в тех стреляли из автоматов и бросали гранаты. Они (старушки) очевидцы этих латышских зверств!! Расстреливали евреев регулярно ранним утром на окраине города в Бикерниекском лесу. Привозили, заставляли раздеться до гола, выстраивали на краю рва и стреляли. Стреляли на латышским манер: одна шеренга латышей вставала на колено и метились они в сердце, а вторая шеренга стоя метились в голову.