Марина Цветаева. Моим стихам, написанным так рано…
Шрифт:
Видимо, само раннее «профессиональное» стихотворчество Марины Цветаевой было попыткой как-то воскресить, вернуть из небытия близкого человека. Смерть матери стала неким «спусковым механизмом» для обращения Марины к стихотворчеству и постепенного «сведения на нет» занятий музыкой. В каком-то смысле художественный мир Цветаевой периода «Вечернего альбома» весь держится на образе матери, на памяти о ней. Само название сборника – «Вечерний…» – отсылает к домашним вечерам с матерью, с ее рассказами, с чтением вслух книг детям, с музыкой, с тихими «вечерними» детскими играми. И многие стихотворения «Вечернего альбома» обращены к образу умершей матери: «В Ouchy», «Мама в саду», «Мама на лугу», «Мама за книгой»…
Ее памяти посвящено и стихотворение «Маме» (1907). Автору важно подчеркнуть глубокое, на всю жизнь, духовное воздействие матери, введшей своих дочерей в мир прекрасного, в мир музыки, литературы: «Все, чем в лучший
Однако жизнь, в которой есть и трагедия смерти, неизбежно берет свое: «Все бледней лазурный остров – детство, / Мы одни на палубе стоим». Тоска, воспоминания о матери перерастают в осмысление самой себя: «Видно, грусть оставила в наследство / Ты, о мама, девочкам своим!»
Стихотворение «Маме» написано от лица «мы» – лирического героя, за которым стоят обе дочери Марии Александровны, Марина и Ася. От имени этого собирательного лирического субъекта, «мы», написаны и многие другие стихотворения «Вечернего альбома». Героями некоторых стихотворений – зарисовок эпизодов детства – выступают девочки-сестры, названные по имени: «Муся (домашнее имя Марины) и Ася». И это даже не разные девочки, это две девочки, как бы совмещенные в одну «мы», почти полные физические и духовные близнецы. Эта «близнецовость», неотделенность поэта Марины-Муси от спутницы-сестры Аси психологически может быть объяснена попыткой как-то компенсировать одиночество, сиротство юного поэта, еще ребенка, рано потерявшего мать, попыткой обрести опору в ком-то близком, родном, пусть даже младшем по возрасту. Впрочем, в детстве-отрочестве есть период, когда в играх, разговорах, совместных мечтаниях и фантазиях разница в один-два года почти не ощущается. Анастасия Цветаева в своих «Воспоминаниях» справедливо назвала себя «полублизнецом» Марины. Такого «мы», такой опоры, такого родного «тыла» Марине Цветаевой будет потом часто не хватать в жизни…
Асе посвящены и некоторые стихотворения «Вечернего альбома», в том числе «Лесное царство», открывающее первый его раздел – «Детство».
Это простое по форме и ясное по содержанию стихотворение пятнадцатилетней Цветаевой обращено к младшей сестре и ее такому же юному «пажу». Последняя строфа заключает в себе зерна будущих характерных и излюбленных цветаевских образов – огня, полета ввысь:
Хорошо быть красивыми, быстрымиИ, кострами дразня темноту,Любоваться безумными искрами,И как искры сгореть – на лету!Здесь легко услышать некую реминисценцию популярного «цыганского» романса – «Песни цыганки» Я. П. Полонского («Мой костер в тумане светит, / Искры гаснут на лету…»). Но в то же время в стихотворении выражены реальные переживания автора – мечта сгореть за прекрасный порыв, за революцию, даже за мимолетный сверкающий огненный призрак, за красивое слово… Стихотворение – та «завязь», из которой проклевываются «огненные» финальные строфы таких будущих произведений, как поэмы «На Красном Коне», «Переулочки», «Молодец», стихи памяти Маяковского, некоторые другие.
Анастасия (слева) и Марина (справа) Цветаевы. 1905 г.
«Из двух дочерей от второго брака Ивана Владимировича наиболее для родителей легкой оказалась (или показалась) младшая, Анастасия; в детстве она была проще, податливее, ласковее Марины и младшестью своей и незащищенностью была ближе матери, отдыхавшей с ней душою: Асю можно было просто любить. В старшей же, Марине, Мария Александровна слишком рано распознала себя, свое: свой романтизм, свою скрытую страстность, свои недостатки – спутники таланта, свои вершины и бездны – плюс собственные Маринины! – и старалась укрощать и выравнивать их»
Конечно, быт Марины Цветаевой периода «Вечернего альбома» не ограничивался воспоминаниями о детстве с матерью или домашним общением с царством «теней» и любимых книг. В 1908 году через семейного врача Цветаевых Марина и Ася познакомились с Эллисом (Л. Л. Кобылинским), первым на их жизненном пути настоящим литератором. Эллис был сыном видного московского педагога Поливанова, в гимназии которого учились многие известные люди, в том числе В. Брюсов, А. Белый. Поэт, критик, страстный пропагандист нового для тех лет литературного течения – символизма, постоянный посетитель библиотеки Румянцевского музея, Эллис стал бывать в цветаевском доме в Трехпрудном переулке. Человек, на двадцать лет старший сестер Цветаевых, он завораживал их своими рассказами, чтением стихов – своих, Брюсова, Белого, Данте, Бодлера; сообщениями о последних спорах в литературных кругах. Как говорится, он знал «всех», и «все» знали его. Видимо, он был неплохим рассказчиком. Однажды, вспоминал А. Белый, «он с такой потрясающей яркостью изобразил мне жизнь мифической Атлантиды, что меня взяла оторопь…» Исподволь Эллис приобщал Марину и Асю к языку, идеям и проблемам современной русской литературы. У Цветаевых он получил прозвище – Чародей. Его романтический образ запечатлен Мариной в поэме «Чародей», созданной весной 1914 г. Немало строк посвящено Эллису и в написанном через двадцать лет мемуарном очерке об Андрее Белом «Пленный дух».
Пока же, в конце 1909 года, всегда уносивший сестер Цветаевых в романтические эмпиреи Эллис решил… сделать Марине предложение руки и сердца. Предложение было мягко отклонено, Эллис по-прежнему остался другом Цветаевых. А в «Вечернем альбоме» появилось стихотворение «Ошибка»:
Когда снежинку, что легко летает,Как звездочка упавшая скользя,Берешь рукой – она слезинкой тает,И возвратить воздушность ей нельзя,<…>Нельзя тому, что было грустью зыбкой,Сказать: «Будь, страсть! Гори, безумствуй, рдей!»Твоя любовь была такой ошибкой, —Но без любви мы гибнем, Чародей!Эллис остался запечатленным в «Вечернем альбоме» также в стихах «Первое путешествие», «Второе путешествие», «Чародею», «Бывшему Чародею». Несомненна и его роль в решении Марины Цветаевой выступить в литературе со своей книгой стихов…
Стихотворение «Молитва», вошедшее в «Вечерний альбом», написано в Тарусе в день рождения автора, 26 сентября (по старому стилю) 1909 года. В этот день Марине исполнилось семнадцать лет. И цветаевская героиня, обращаясь к Христу, «жаждет чуда», бесстрашно и безоглядно устремляется навстречу неизведанному, навстречу жизни с ее безграничными возможностями. Принимая жизнь как дар Бога, Христа, поэт говорит об огромной, почти непомерной ценности этого дара: «Ты Сам мне подал – слишком много! / Я жажду сразу всех – дорог! / Всего хочу: с душой цыгана / Идти под песни на разбой, / За всех страдать… / И амазонкой мчаться в бой; / Гадать по звездам… / Вести детей вперед…» Героиня как бы стремится, мечтает реализоваться, состояться во всем разнообразии, множестве своих призваний. Как некий ответ на эту щедрость жизни, этого дара Бога, героине видится непременная потребность каждый новый день жизни наполнять новым действием, отличающим его, «отрицающим» (в философском смысле) от уже прошедшего: «Чтоб был легендой – день вчерашний, / Чтоб был безумьем – каждый день!» Этот мощный поток желаний и воли к сокрушению всех преград (слова о жажде «сразу всех дорог» отсылают к традиционному образу русских былин – богатыря на развилке дорог: «направо пойдешь… налево пойдешь…») соседствует с максималистским требованием к жизни – все или ничего! Отсюда, как плата за щедрость Бога, в стихотворении присутствует готовность героини к ранней смерти, которая представляется поэтически-романтической и даже героически-желанной: «О, дай мне умереть, покуда / Вся жизнь как книга для меня». И о том же – завершающие строки:
Ты дал мне детство – лучше сказкиИ дай мне смерть – в семнадцать лет!Здесь, по-видимому, скрытая реминисценция к образу Наполеона: молодой артиллерийский поручик Бонапарт, будущий император Наполеон I, по свидетельствам современников, в дни своего семнадцатилетия мечтал о героической смерти в бою.
Дважды, циклически – в начале и в конце стихотворения – автор заявляет о своей готовности, желании умереть «в семнадцать лет». Несмотря на это, перед нами – как бы расправление почувствованных поэтом молодых крыльев, обещание поэта жить и творить.